Горячая гей библиотека

Гомоборцы (глава 1)

Часть 6 (последняя)

Учебный танковый полк дислоцировался вдалеке от населённых пунктов - с одной стороны начинались горы, далеко-далеко упиравшиеся в небо снежными остроконечными вершинами, с другой стороны местность была равнинная, сплошь поросшая клочкообразными рощицами - и никаких увольнений не было и быть не могло: увольняться в выходные дни было просто-напросто некуда; сама часть состояла из двух трёхэтажных казарм, из длинного двухэтажного здания, где находились учебные классы и где был расположен штаб, были ещё какие-то здания, где находились клуб, библиотека, солдатская чайная... был огромный плац, обсаженный серебристыми тополями, где курсанты, обливаясь потом, до одури маршировали по два-три часа в день, готовясь к регулярно проводимым строевым смотрам, и было ещё, помимо всего этого, три трехэтажных дома, стоящих чуть в стороне, на небольшом пригорке: дома эти, стоящие на пригорке, назывались ДОСами - домами офицерского состава...

К тому времени, когда в ходе какой-то ротации на смену прежнему командиру взвода, ушедшему на повышение, прибыл новый, Гоблин прослужил уже полтора года - был Гоблин младшим сержантом, командиром отделения, и хотя никакой дедовщины в учебной роте не было и быть не могло, Гоблин, согласно неформальной иерархии, считался "дедушкой"; будучи командиром отделения, с курсантами Гоблин был требовательным, даже строгим, не допускал никакого панибратства, и в то же время, в меру проявляя служебное рвение, властью своей над десятком пацанов в одинаковой форме он ни явно, ни тайно не злоупотреблял, - день проходил за днём - служба катилась к дембелю, и Гоблин уже подумывал, не пора ли ему начинать делать дембельский альбом...

А свежеиспечённый младший лейтенант, только-только закончивший военное училище, был коренным москвичом, и даже не просто москвичом, а сыном московского генерала - по этой немаловажной причине он никак не должен был оказаться в учебном полку, от которого до ближайшего населённого пункта было не меньше полсотни километров, но звёзды сложились так, что в тот год, когда сын заканчивал училище, папа-генерал оказался не в фаворе, и свежеиспечённый лейтенант был направлен к месту службы без всякой протекции, то есть в общем потоке - на общих основаниях; младший лейтенант, прибывший в полк и получивший должность командира учебного взвода, был неглуп, ироничен... а кроме того, он был как-то особенно щеголеват - военная форма на нём сидела ладно, подчеркивая стройность фигуры, плюс к этому он был вполне симпатичен, и, отдавая честь, руку к козырьку фуражки он вскидывал как-то особенно красиво - внешне обычный для человека военного уставной жест не лишен был внутреннего изящества; таков был новый взводный - "товарищ младший лейтенант", познакомивший Гоблина с однополым сексом...

- А я слышал, что в армии это делают... правда это? - спустя сорок лет без всякого тайного умысла спросит постаревшего годами, но нисколько не постаревшего телом и не утратившего живость души Гоблина восемнадцатилетний пацан, чем-то неуловимо напоминающий прожившему большую часть жизни Гоблину того самого командира взвода - молодого младшего лейтенанта, которого он, младший сержант Гоблин, в минуты их тайных свиданий-встреч называл не "товарищем младшим лейтенантом", а просто Олегом... чем Колька - спустя сорок лет! - мог напоминать Олега? Ничем.

Сорок лет тому назад в стране, отгородившейся от всего мира "железным занавесом" и за этим "занавесом" создавшей своё собственное представление о том, что такое "хорошо" и что такое "плохо", для обозначения однополого секса существовало всего два-три слова, и звучали эти слова для большинства живущих в то время как удары хлыста, ибо сам однополый секс трактовался в то время не иначе как извращение - как позорное, уголовно наказуемое преступление... и когда это случилось впервые - когда младший лейтенант спустя всего месяц после своего появления в части в один из воскресных дней у себя на квартире совершил с младшим сержантом подчинённого ему учебного взвода запрещённый законом акт мужеложства, а потом, совершенно не комплексуя, как-то обескураживающе легко и потому совершенно естественно подставил под возбуждённый, багрово залупившийся член младшего сержанта зад свой, и девятнадцатилетний младший сержант, никогда и ни с кем ещё не трахавшийся таким запрещённым образом, с наслаждением отмужеложил двадцатитрёхлетнего младшего лейтенанта - когда всё это случилось впервые, Гоблин невольно растерялся, - впервые оттраханный в зад, да ещё своим непосредственным командиром, с неожиданным для себя удовольствием точно так же натянувший непосредственного командира сам, Гоблин медленно шел в расположение роты, мучительно гадая, что теперь будет... всё это было для Гоблина впервые, и потому всё это было для него, никогда об этом не помышлявшего, и удивительно, и странно, и необычно, и непонятно, - до отбоя он мысленно прокручивал все детали случившегося, и чем больше он об этом думал, тем больше и больше склонялся к мысли, что всё это на самом деле не так уж и плохо - вопреки утверждениям, что это однозначно, безоговорочно плохо... взводный появился в расположении роты перед самой поверкой, - спокойно встретившись с Гоблином глазами, он невозмутимо направился в ротную канцелярию, где уже были другие командиры взводов, точно так же явившиеся в расположение роты, чтобы присутствовать на вечерней поверке; взводный прошел, и Гоблин, невольно замерший, когда взгляды их на мгновение встретились, с изумлением и в то же время с каким-то ликующим облегчением вдруг подумал, что так оно и должно быть: то, что случилось между ними один на один, никаким образом не должно пересекаться с жизнью внешней... это разные, совершенно разные жизни, - внезапно подумал Гоблин с какой-то неоспоримой для себя ясностью, и эта мысль, такая простая и вместе с тем необыкновенно ёмкая, вмиг разрешила все его сомнения... оставался лишь один вопрос: будет ли повторение?

Вжик... вжик... - ритмично скрипят пружины кровати, и в такт этому характерному скрипу голый Колька, лежащий под голым Гоблином Никандровичем, ритмично дёргает ступнями поднятых вверх ног... собственно, Колькины ноги, коленями нависающие над плечами, икрами упираются в плечи Гоблина Никандроича, и Гоблин Никандрович, двигая телом, невольно двигает Колькины ноги, - вжик... вжик... ах, какое это сладкое, упоительно сладкое ощущение: скользя членом в туго обжимающей, жаром полыхающей дырочке, трахать в зад пацана, чем-то неуловимо напоминающего молодого симпатичного лейтенанта, который когда-то, давным-давно... и даже не столько молодого симпатичного лейтенанта напоминает Гоблину Колька, сколько напоминает он Гоблину его армейскую юность - ту самую юность, в которой молодой симпатичный лейтенант, сбрасывая с себя офицерскую форму, чудесным образом превращался в обычного симпатичного парня, коротко стриженного, стройного и гибкого, с большим, хищно залупающимся членом, с аккуратно круглой упругой попкой... попка у парня была сочная, молочно-белая, бархатистая на ощупь, и звали того парня...

- Вы в армии были - служили в армии? - этот простой, ни к чему не обязывающий вопрос, прозвучавший спустя сорок лет, лишь незримо подстегнул Гоблина Никандровича в его неуверенных, зыбко колеблющихся планах относительно Кольки, чем-то неуловимо напоминающего армейскую юность... служил ли он в армии? Служил... ещё как служил!

Было лето, солнце по утрам золотило вершины гор... и был лишь один вопрос, не дававший покоя: повториться ли всё ещё раз? Конечно, всё это было извращение, но извращение это совершенно неожиданно оказалось таким обалденно приятным, что девятнадцатилетний Гоблин невольно жаждал повторения... Повтор случился через неделю: была суббота, после ужина для курсантов показывали фильм, и в эти полтора часа, что стрекотал кинопроектор, на квартире у младшего лейтенанта они, молодые парни, сбросившие с себя условность воинской иерархии, с упоением молодости вновь предавались древней, оболганной и наказуемой, публично высмеиваемой и всё равно неистребимо влекущей, необъяснимо сладкой любви... собственно, никакой любви в буквальном смысле этого слова между ними не было, а была молодость, была обычная взаимная симпатия, тщательно скрываемая вне квартиры "товарища младшего лейтенанта" - и был на основе этой симпатии не очень частый, но каждый раз взаимно желаемый, упоительный секс, неизменно заканчивавшийся взаимным мужеложством... в такие - и только в такие - минуты их тайного уединения они называли друг друга по именам, и - хотя Олег был старше Гоблина на четыре года, эта разница в возрасте, когда они оказывались на квартире Олега, совершенно не ощущалась; очевидно, Олег был гомосексуалистом - человеком, предпочитающим свой пол, но Гоблин в свои девятнадцать ни разу не слышал такого специального слова, обозначающего подобную склонность, - продолжая считать подобный секс извращением, девятнадцатилетний Гоблин, по природе своей не склонный к рефлексии, этому "постыдному извращению" каждый раз с удовольствием, с наслаждением предавался, не испытывая при этом ни стыда, ни каких-либо угрызений, ни какого-либо раскаяния... может быть, он не испытывал стыд потому, что не испытывал стыд умный, чуть ироничный Олег, которого Гоблин невольно брал для себя в пример, поскольку иных примеров у него на этом поприще не было? Они несколько месяцев - вторую половину лета плюс первую половину осени - не без успеха натягивали друг друга в зад, извлекая из этого "извращения" вполне добротное, во всех смыслах полноценное - обоюдное - удовольствие... На дембель Гоблин ушел полным сержантом, с полным набором всех необходимых значков, главным из которых была красивая, на орден вождя похожая "гвардия"...

Пройдёт сорок лет... и - поседевшего, полысевшего Гоблина, превратившегося в Гоблина Никандровича, спросит симпатичный пацан, беспечно сидящий напротив: "Вы в армии были - служили в армии?", - Колька спросит это без всякого умысла, ещё не только не зная, но даже не подозревая, что спустя менее получаса после этого спонтанно сорвавшегося с губ вопроса он будет лежать на кровати полуголый, без штанов и без трусов, в одной клетчатой рубашке, и Гоблин Никандрович, чуть ошалевший от внезапно свалившегося счастья, будет дрожащим пальцем размазывать по головке своего возбуждённого члена бесцветный, знакомо пахнущий вазелин...

Вжик... вжик... - скрипят пружины кровати; содрогающийся от толчков Колька, повернув голову набок, без всякого выражения смотрит в зеркало - в трюмо, стоящее наискосок, - голый зад Гоблина Никандровича неутомимо колышется, и это колыхание по диагонали вверх-вниз отдаётся скользящим движением члена между ногами - в прямой кишке... Когда Колька, полгода тому назад впервые пьющий в гостях у Гоблина Никандровича вкусный свежезаваренный чай, без всякой задней мысли сказал-спросил про армию, Гоблин Никандрович на какой-то миг растерялся:

- Я? - с удивлением переспросил он, словно в комнате, кроме него и Кольки, был кто-то ещё... но уже в следующее мгновение шестидесятилетний активист регионального движения "За моральное возрождение" взял себя в руки - и, глядя молодому члену движения "За моральное возрождение" в глаза, не без живости заговорил, отвечая на вопрос:

- Служил - тогда, как сейчас, уклонистов не было... тогда, Николай, служили все. Ты спрашиваешь об извращениях в армии... хороший вопрос! Отвечаю конкретно, со всей ответственностью: когда служил я, таких извращений в армии не было... то есть, таких извращений вообще тогда не было - ни в армии, ни в обычной жизни! Ну, то есть, отдельные случаи... единичные случаи, вполне возможно, где-то и были - где-то происходили, в том числе и в армии, но лично я за два года службы о таких случаях не слышал ни разу... заметь, ни разу не слышал - никогда... не было это массово, как теперь - вот в чём всё дело! А сейчас не армия, а сплошной бедлам - извращенцев сейчас в армии как звёзд на небе... и солдатская проституция, и дедовщина, и так называемая любовь - всё сейчас в армии есть! Сплошь и рядом всё это встречается!

Гоблин Никандрович, глядя Кольке в глаза, говорил убедительно, и у Кольки, сидящего напротив Гоблина Никандровича с чашкой чая в руке, не было никаких оснований сомневаться в том, о чём Гоблин Никандрович так убедительно говорил... а Гоблин, между тем, врал - и чем больше он врал, тем больше склонялся к мысли, что надо... надо попробовать, - Колькин вопрос про армию явно подстегнул Гоблина: он смотрел на Кольку, симпатичного, восемнадцатилетнего, уже снявшего свитер, и мысль, что надо попробовать - надо попытаться, с каждой секундой становилась всё отчётливее, всё определённее; это было, с одной стороны, совершенное безрассудство, и Гоблин, глядя на Кольку, понимал, что это безрассудство, а с другой стороны... по утрам солнце золотило снежные вершины гор, дни стояли необыкновенно жаркие - было лето, и младший лейтенант, молодой, симпатичный, стройный, натянув в зад такого же стройного, симпатичного, никогда не отказывающегося младшего сержанта, легко вскидывал расставленные ноги вверх, позволяя своему подчинённому делать то же самое с собой... какое там извращение!

страницы [1] . . . [4] [5] [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Мужики и молодые, Любовь и романтика, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>