Горячая гей библиотека

Там, где гниют эдельвейсы

Часть 5 (последняя)

Я держу твою ладонь двумя своими. В жидковатом полумраке моей спальни видна разобранная кровать, прикроватная тумба с фруктовой корзиной и твоими сигаретами. Ты сидишь на постели, не сняв пальто. Твоего лица не видно: голова опущена, тёмная челка нависает над глазами тревожным крылом галки. Сегодня четвёртый день после похорон твоей жены.

Ты позвонил внезапно: я собирался лечь спать, потому и встретил тебя в пижаме, забыв, что давно из неё вырос и что показываться в ней, должно быть, стыдно. Даже не кивнув, ты прошёл внутрь комнаты, пнув ногой баскетбольный мяч, попавшийся тебе на пути. Откатившись в угол, он с грохотом опрокинул напольную египетскую вазу, которая тут же раскололась надвое. Хорошо ещё, что родителей не было дома - мать поднимает шум по поводу любого убытка. Я не стал обращать внимания на этот маленький инцидент, прошёл мимо тебя и, распахнув окно настежь, сел на подоконник.

- Извини, - пробормотал ты, рассеяно опускаясь на кровать. - У тебя всегда хлам под ногами валяется.

Я выглянул на улицу. Старое каштановое дерево, могучими ветвями доходившее до самой крыши многоквартирного здания, в котором поселилась моя семья, целиком увязло в синеватых вечерних тенях. Белые скамейки у основания его мощного ствола казались предметами игрушечной мебели, небрежно побросанными маленькими девочками. Сейчас я почему-то остро захотел оказаться там, внизу, чтобы задом ощутить ребристые выступы их деревянных плетений, напоенных соками отгоревшего солнца.

- Если ты устал, полежи, - бросил я тебе, не поворачивая головы. - Мои не скоро вернутся.

Ты не ответил. Не поменял позу. Казалось, ты не осознавал, где находишься. Никогда прежде ты не приходил ко мне без предупреждения, соблюдая маниакальную осторожность в самых несущественных деталях.

Я слез с окна, плотно прикрыв ставню. Устраиваться на кровати рядом с тобой показалось мне сейчас неуместным, поэтому я растянулся на паласе возле твоих горестных ног. Тебя было почти не различить в сгустившейся тьме, но я ощущал горячий запах, исходивший от твоих ладоней, шеи и губ.

Ты чуть сдвинул ногу и, наткнувшись на меня, положил ступню мне на грудь, намеренно давя на область сердца. Вывернувшись, я ударил пяткой по твоей коленной чашечке, и ты, охнув, грубо выругался в мой адрес. Затем ты сгрёб меня с ковра, поднял, как щенка, к самому своему лицу и, пропиливая взглядом, прохрипел:

- Она ушла, слышишь? Не об этом ли ты втайне мечтал, мелкий сучонок?

Я молчал, сжав веки, чтобы не видеть этих страшных огоньков в глубине его зрачков. Не давая мне опомниться, он вдруг резко прижал меня к себе и с какой-то ненавистью впился губами в мой растерянный рот. Его горьковатый язык влажно ворочался во мне, совсем близко посверкивали белки закатившихся от животной похоти глаз, а чудесные смуглые руки нежно водили по моей коже под пижамой, подчиняя себе мою взбунтовавшуюся сущность. Я целовал его мягкие прокуренные губы и со стремительно растущей в предсердье болью обхватывал руками сильную шею, пружинисто выгибающуюся в разрезе чёрного свитера.

- Только ты остался. А зачем ты мне, скажи? Куда я тебя, сопляка, дену? - твои бессвязные реплики сменились глухими вздохами, когда мои опухшие губы обхватили твой налившийся кровью орган, требовательно восставший из гнезда густых кучерявых волосков.

Знаю, ты ненавидел меня в это мгновение. Знаю, что и я ненавидел тебя, а ещё больше себя - за слабость, за животную тоску, за несвоевременную похоть. Здесь были мы оба: ты, загнанный болью в угол клетки узник своих противоречий и желаний, и я, который вместо того, чтобы освободить тебя от сомнений и затянувшейся связи, в очередной раз утягивал тебя в трясину своей любовной лихорадки.

- Ты останешься тут ночевать? Ты никогда не оставался у меня на ночь, - мои мысли, подстёгиваемые всё нарастающим желанием, стали путаться. - Родители с утра укатят на работу, и они даже не узнают, что здесь кто-то был. Я запру дверь.

- Нет, - прошептал ты, больно сдавливая мне голову пальцами. - Не-е-ет!

- Пожалуйста, Имран! Я не хочу отпускать тебя в ночь! Тебе нечего сейчас делать дома одному.

- Я сказал, - твой голос стал почти жёстким. - Сейчас я кончу в твой сладкий ротик, уложу тебя в кроватку и свалю отсюда. Я не собираюсь впутывать тебя в свои проблемы. Мал ты ещё для этого. Я выкарабкаюсь, брат. Дай мне только немного времени. Немного времени... Вот так! Глубже! Возьми его целиком, мышонок, насадись на него горлышком до предела! Хорошо! Хо-ро-шо-о-о!

Моя челюсть, онемевшая от фаллической атаки, отказывалась воспроизводить речь, поэтому я никак не реагировал на твои реплики, старательно сглатывая горячую пряную слизь, мелко выстреливавшую в мой рот. Ты утробно дышал, да боли стискивая нежную кожу на моей шее.

После ты бережно подобрал меня с пола и перенёс в постель. Мы вместе легли: я полураздетый, в расползшейся ещё отроческой пижаме, и ты - как был, в пальто. Твоё неровное дыхание, бьющее в моё ухо, звучало для меня как колыбельная, самая прекрасная из всех возможных на этой погибающей земле. Затем, устало прикрыв веки, я провалился в тяжёлый полусон.

В нём отдельным фрагментом прорисовывалось неспокойное зимнее море, засиженное голодными серыми чайками. Я видел себя бредущим от одного непогашенного фонаря к другому, уже взрослого, с множеством незаживших ран и горьких потерь, одетого в чёрное одинокое пальто - твоё пальто. Не твоё ли дыхание у моей щеки стало шумом прибоя в этом странном сне? Куда я иду в нём? Что за сверкающая даль за зыбким январским туманом влечёт меня к себе?

Ответ приходит не сразу, но это мучительный и прекрасный ответ. То весна на склонах Эльбруса, стозвучная, вечно юная и вечно древняя весна! И этот сладковато-душный аромат, от которого низ живота обволакивает негой, он кажется мне знакомым. Так пахли твои губы в тот незабываемый майский вечер, когда ты по-настоящему поцеловал меня в тени кустов шиповника в Предгорье. Сейчас я определил этот аромат, он ведёт меня от стужи к яростному солнцу весны, обратно в юность. Это аромат гниющих эдельвейсов...

Резкий укол в сердце толчком выбрасывает меня из дрёмы. Я быстро поворачиваю голову, усмиряя дикий страх, затапливающий моё сознание, и едва успеваю увидеть ромб твоей спины, перегнувшейся через бортик подоконника в беззвёздную ночь, пойманную в лапы каштана...

Я не закричал, не бросился выручать тебя. Моё сердце сорвалось раньше, чем твоё тело, и ты, устало летящий вниз, к игрушечным белым скамейкам у подножья гигантского дерева, был пойман в светлые ладони моей прощальной молитвы. Здесь или там, на суровом заоблачном пике, я вовеки останусь твоим полнокровным эхом, одиноким младшим братом, живущим в тени креста...

Март, 2011.

страницы [1] . . . [3] [4] [5]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Азия и Кавказ, Мужики и молодые

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>