Горячая гей библиотека

Добегался

Часть 1

Впервые кончив во сне - душ, баня, мелькание голых тел, - я подметил, что все снившиеся тела были мужскими. Позже я стал понимать, что мужчины мне нравятся больше женщин. Затем я осознал, что нравятся мне именно мужчины, а не пацаны. В свои 18 я чётко знал, какие именно мужчины мне нравятся. Крепкие и прокачанные. Уверенные в себе. С трёхдневной щетиной. Брутальные брюнеты. Без малейшего жеманства и уж тем более женственности в поведении.

Когда я встречал их на улице, у меня кружилась голова. Один раз такой мужчина был прижат ко мне в метро (о, господи! - да как он, в дорогом плаще, с дорогим плоским портфелем-папкой, в метро оказался?), и я извергся в штаны от мгновенного возбуждения. Слава богу, на мне тоже был плащ.

На день рождения я попросил родаков подарить мне абонемент в зал - да, там попадались мужчины моего идеала, но знакомства, о котором я так мечтал, не случалось. Иногда я ловил на себе внимательные взгляды - но дальше дело не шло. Я чуть не начал комплексовать по поводу собственной привлекательности (мама звала меня "Гаврошем"; во мне и правда было что-то гаврошистое - от того пацана с пистолетом, что на картине Делакруа), но скоро понял: в наш спорткомплекс мужчины поодиночке не приходили. Они вообще не приходили, а приезжали - после работы, с коллегами, с подругами, с жёнами. Как они должны были на их глазах знакомиться со мной? "Парнишка, хочешь, я покатаю тебя на машине? А у тебя паспорт уже есть?"

Да, совсем забыл: несмотря на совершеннолетие, я по виду действительно Гаврош. В барах у меня всегда требуют паспорт, а в университете как-то приняли за школьника, пришедшего на экскурсию ("Твой класс ушёл вон туда! А эта аудитория будет твоей годика через два!")

Это было какое-то мучение - видеть красивых мужчин, думать, так ли уж равнодушен их равнодушный взгляд - и не находить мучению выхода. Пара мужчин из спортзала были особенно хороши, и вскоре я начал мстить им за их нерешительность: оказавшись рядом в конце занятий, сбрасывал невинно потную майку и обтирался полотенцем, проходил мимо голый в раздевалке, подсаживался в сауне, выбрав момент, когда они зайдут и будут вертеться при виде моего тела, не решаясь заговорить, потому что в сауне всегда были люди...

Я здорово накачался, и тренер, выстраивавший мне программу, сказал, что я - его Галатея. Это был совсем молоденький Пигмалион, ещё учившийся в институте, - и, кажется, сильно неравнодушный ко мне, как я понял по его постоянному желанию как бы случайно задеть моё тело рукой или бедром, когда он меня подстраховывал со штангой. Но для меня он был совершенный младенец.

Ну да, дома, запершись в ванной, я яростно дрочил, а в универе яростно учился, а в зале яростно тренировался, - но всё это ничуть не сбивало желание. Разумеется, я попытался познакомиться в интернете - и ранними зимними сумерками даже приехал на квартиру к 32-летнему самцу, чьё фото мне безумно понравилось. Сказать, что он был нетрезв, значило не сказать ничего. От первого поцелуя меня чуть не вырвало, а самец никак не мог запомнить моё имя, шатался, грубо лапал, потом попытался изобразить насилие. Но когда он еле стащил с себя рубашку, остатки всякого желания у меня просто испарились. Мужик сумел сохранить самцовую физиономию, но не самцовое тело. У него пёрли квашнёй вон из тела бока и пузо... Когда он побежал в туалет проблеваться, я спасся бегством. По счастью, у него хватило ума мне не перезванивать.

Вторую попытку звали Анзор, и она была ещё хуже первой. Я снова поехал на чужую квартиру после переписки. Анзор мне нравился, я пылал, я ему тоже нравился, он прислал фото на пляже, я распалялся - но, увы, Анзор в свои 40 был безнадёжно педов. Он вёл себя, как жеманная баба, и чуть не сходу предложил позвать "своих друзей с Кавказа". У него и правда было отличное голое тело под наброшенным - и, понятно, сразу распахнувшимся - шёлковым халатом в драконах, но Анзор был подкрашен и говорил про себя чуть ли не в женском роде. У него была захламлённая, грязная квартирка, сплошь увешанная фото юношей... Я сказал, что у нас не сложится. Он стал предлагать деньги, потом целовал руки, потом начал рассказывать про свою жизнь - словом, это был кошмар, и я с облегчением распрощался с ним.

Я понимал, что похоть может завести меня на уж откровенно похабную встречу, и решил, чтобы посбить свои мучения, увеличить физические нагрузки, начав бегать в парке неподалёку от нашего дома.

И вот там, на третьей или на четвёртой пробежке я увидел мужчину, который сошёл в этот парк прямо из моего распалённого воображения. Он тоже занимался джоггингом. И когда я первый раз чуть не врезался в него на просыхающей после сошедшего снега тропинке, он вскинул руку в приветствии, вынул затычку айфона из уха и, улыбнувшись, сказал:

- Физкультпривет! Мне тоже всегда кажется, что я вечно бегу не в ту сторону, что и все! Ну что, подпишем соглашение о беге по часовой или против?

- По часовой! - сдавленно сказал я.

- Тогда завтра в восемь утра у главного входа!

Он был, не знаю, для меня даже не ковбоем Мальборо, сошедшим с плаката, он был солдатом, героем, выносящим прижавшегося к нему парнишку из огня бушующей внутри этого парнишки битвы. Он был абсолютно естествен во всём, что он делал и говорил. Его звали Димкой, ему было 35, у него была семья и дочка-тинейджер, он работал в иностранной конторе, он объездил весь мир и только что купил квартиру в новом доме возле парка.

Я не сразу всё это узнал; в первый день, в первые восемь утра, я узнал только имя, а также то, что Димка слушает при беге не музыку, а аудиокниги, как слушает их и в машине, чтобы не тратить попусту время, - но когда мы побежали рядом, он решительно отключил свой айфон.

- Получается, я у вас ворую книгу, - сказал я, но он мгновенно пресёк и обращение к нему на "вы", и мои извинения.

- Взятое из книг нужно рано или поздно отдавать, - сказал он.

Я обомлел, узнав, что Димка слушал не какие-то там романы, а книги по истории, биологии, физике. У него как-то легко получалось пересказывать их, - я бы никогда не поверил, что мне может стать интересна стычка монофизитов и монофелитов в Византийском империи при Юстиниане. Я не слишком хорошо знал, что такое средневековые схоластические споры, и, честно говоря, даже не знал, что такое схоластика, но Димка в нашем часовом беге меня просвещал. Я не просто влюбился в него. Я был от него без ума. Он не просто рассказывал мне то, чего я не знал, - он переворачивал все мои представления о жизни. Византия нужна была ему как пример, что людьми движут скорее идеи, чем интересы; просто те, кем движут исключительно интересы, причём материальные, склонны упрощать мир до своего мироощущения.

В тот день, когда мы оба заметили, что парк сменил цвет, покрывшись первой листвой, я спросил Димку, может ли он ответить, в чём смысл жизни.

- Ты только не смейся, что я тебя об этом спрашиваю, ладно?

- Ладно, - ответил он. - Но тут всё просто, как дважды два. Смысла жизни никакого нет, как нет смысла в отражённом свете Луны. Но человек в состоянии наполнить свою жизнь теми смыслами, которые кажутся ему важными. Это как автомобиль - в нём тоже нет никакого смысла, пока водитель не решит отправиться на нём на рынок, на работу или в лес на пикник.

Вот тогда я понял, что либо соблазню, захвачу его (несмотря на его семью), либо, не сдержавшись, расскажу ему о своих планах захватить его и соблазнить. Чтобы, по крайней мере, он знал.

Я уже знал, что он считает меня красивым парнишкой (да, я задал ему такой вопрос где-то на второй неделе и был благодарен за то, что он не переспросил, зачем я это спрашиваю) и даже сексуальным ("В тебе есть сексуальность того, кого на картине Делакруа называют Гаврошем - самостоятельного городского паренька" - про сексуальность я спросил его ещё через неделю и имя Делакруа, разумеется, услышал первый раз в жизни).

- Знаешь, ты единственный из взрослых, кто не спрашивает, есть ли у меня девушка, - сказал я, услышав его ответ.

- Никит, но ты же ведь меня тоже не спрашиваешь, есть ли у меня девушка, помимо жены? - он, кажется, искренне удивился моему замечанию.

Мы с ним были на равных - вот что я хочу сказать. Он не относился ко мне как к малышу. Если бы он поманил меня фалангой мизинца, я бы отдался ему прямо на бегу. Но он не манил. И тогда решил поманить я.

План был такой: с началом тепла начать бегать без майки, чтобы он видел моё тело... и торс, и ноги - спасибо Пигмалиону. Я объехал несколько спортивных магазинов и в итоге купил себе новые белые кроссовки и шикарные белые трусы для бега - коротенькие, вызывающие, с разрезами по бокам. И когда после майских праздников на город обрушились плюс двадцать пять, вот так и появился перед ним - в белых трусиках и белых носочках, как парни с инсталляций группы "AEC+F", о существовании которой, понятно, я тоже узнал от Димки. То есть я сначала появился, а потом уже узнал от него, на кого в таком виде похож: он рассказал, что художники играют со стереотипами отроческой невинности и взрослой порочности.

- Я тебя возбуждаю? - спросил я как бы между прочим, поигрывая мускулами.

- Ну, когда я тебя в таком виде увидел, дыхание перехватило, - честно ответил Димка. - Полагаю, и не у меня одного, потому что, повторяю, в вызывающей демонстрации невинности все привыкли искать порок (и я согласился с Димкой: да-да, я видел, как на меня пялились дяденьки, выгуливающие собачек).

- И как - сейчас дыхание восстановилось? - я бежал по тропе, с которой не собирался сворачивать.

- Да, поскольку я принял решение начать ходить в спортзал, чтобы не выглядеть размазнёй на твоём фоне. Давно не ходил... Ты сколько платил за абонемент?

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики и молодые, Совращение натурала

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>