BlueSystem >
Горячая гей библиотека
Сильные попперсы с доставкой в день заказа.
СеткаЧасть 14 (последняя) "И вот наступила эта последняя наша ночь" Срок заключения у Серёжи подходил к
концу, а значит, неумолимо приближался день и час освобождения. Сергей и сам всё сильней и
сильней ощущал дыхание близкой свободы. И это дыхание вносило в его облик и поведение те
очевидные изменения, которые невольно готовят узника к новой жизни. Да и я стал постепенно
меняться: неосознанная ещё тоска и страх остаться без Серёжи, пусть даже и на
непродолжительное время (в зоне полгода - не срок уже!), внушали мне беспокойство, вновь
раскручивали нервы. Мы и в каптёрке-то не засиживались слишком долго, как бы понимая, что
чем мы неразрывнее, тем больнее будет отрываться друг от друга, тем дольше не заживёт эта
рана. Да, приближался этот день... Я и дни в календарике зачёркивал каждый вечер, творя
при этом некую молитву, текст которой был мною сочинён и затвержен навечно. Мы специально
избегали разговоров на тему близкого Серёжиного освобождения: я - из боязни и страха
думать об этом, а он, должно быть, уносясь своими мыслями в предстоящую жизнь, о которой
он за время, проведённое в неволе, знал мало или не знал совсем ничего. В июне мне
исполнилось 20 лет. Отметили мы этот день почти как на воле, даже спирта удалось в
санчасти добыть 200 граммов. Стол бы шикарный по лагерным меркам, и всё усилиями Серёги. И
даже подарки были - те самые общеизвестные зэкам подарки, которые в подобных случаях
делают на зоне "кентам". Трусы, носки, мыло какое-нибудь "центряковое" - короче, всё самое
необходимое. Но Серёжа и в этом случае поразил меня своим вниманием и заботой. Кроме
перечисленного, он подарил мне очень хорошие зимние высокие армейские ботинки,
замечательную пуховую куртку, сшитую специально для лагеря - с виду это была обычная
зэковская фуфайка, только гораздо теплее (у нас была дурноватая зона, показная, "красная":
нужно было строго соблюдать форму одежды). Такую же шапку - под "зэчку", но тоже очень
тёплую. Портсигар с чеканкой и с моими инициалами. Брелок из разноцветного плексиглаза -
внутри, в бесцветном масле, плавал маленький кленовый листик. На одной стороне была
выгравирована моя фамилия, имя и отчество: "Короленко Александр Николаевич", а на другой -
начало и конец срока. Нож-выкидуху, тоже с моими инициалами - очень красивый и, конечно,
не боевой, а сувенирный. И крестик на шею - изумительной работы, из технического золота, с
серебряным Иисусом. Последние четыре предмета Сережа сделал, разумеется, своими руками,
которые я был готов целовать без конца. И когда он успел всё это сделать и как от меня
скрыл - ума не приложу. Ведь мы постоянно были вместе, и ночью, и днём. Когда он мне всё
это вручил, я был на седьмом небе от счастья. И Серёжа, видя это, тоже радовался, как
пацан. Видимо, душой он не был подготовлен к простой человеческой благодарности и
теперь, когда я ухватил его за шею и стал в слезах целовать, очень смущался: "Да что ты,
сынуля! Это всё ерунда. Это для меня сделать было - раз плюнуть. Да не реви ты так, не
реви..." И вот наступила эта последняя наша ночь. Мы пришли после 2-й смены (помылись
мы, конечно, в котельной), поели и уселись друг против друга в каптёрке, закурили... Я
чувствовал, что вот-вот снова разревусь. Надо было что-то говорить. Но как? Ком стоял в
горле. - Сынок, может, спать пойдём? - вымолвил Сергей, прекрасно понимающий моё
состояние. - Дома отоспишься! - психанул я. - Какой может быть сон! Ты завтра уйдёшь -
и я останусь совсем один. - Я знаю. Но ты ведь будешь плакать. Я не могу на это
смотреть, у меня сердце рвётся на части. - Лучше сейчас, чем завтра, при всех. - Ни
сейчас, ни завтра. Нельзя. Можно будет только тогда, когда за ворота выйдешь. А здесь -
нельзя. Здесь ты среди чужих. На них слёзы действуют, как красная тряпка на быка или как
кровь на акулу. Разорвут моментально, и оглянуться не успеешь. Забудь об этом до своего
часа. - Я не буду плакать, - тихо сказал я и попросил: - Поцелуй меня. - Ну, иди ко
мне, только рубашку сними. - И ты сними. О, он ещё никогда меня так не целовал!
Время для меня остановилось, и я вновь провалился в бездну. Он что-то шептал мне, но я
уже ничего не слышал, только стонал, когда его ладони трогали всё моё тело... Очнулся я
на полу, на тех самых шинелях, на которых всё и произошло в первый раз. Сергей лежал
рядом, положив свою красивую голову на моё плечо, и слегка гладил меня по груди и животу.
Я приподнялся и поцеловал его. Он улыбнулся: - Спасибо, сынок. - За что? - Мне
ещё никогда не было так хорошо, как только что. - Мне тоже. И никогда, наверное, уже не
будет. - Зачем ты так говоришь? Тебе ведь только 20. Всё ещё будет. Такой человек, как
ты, с такой душой, с таким сердцем, как у тебя, достоин такой же чистой любви. Вот
увидишь, Саша, всё это у тебя будет. Дай Бог тебе встретить человека, который оценит тебя
и ответит тебе тем же. И совсем неважно, кто это будет - парень или девушка. Любовь,
дорогой ты мой, всегда любовь - всегда и будет любовью. Так что всё у тебя ещё впереди,
сынок. Не унывай. Всегда не слишком разговорчивый, Сергей неожиданно продолжил, и
теперь его слова были для меня новыми. Даже звуки были другими - ясными, точными, без того
привычного в зоне налёта кажущейся лёгкости и необязательности, к которым, увы, быстро
привыкаешь и перестаёшь ценить внятную человеческую речь: - Я счастлив, что заметил
тебя среди этого сброда и помог тебе сохраниться в этом безумии. Всё-таки четыре с
половиной года не прошли для меня даром, и я научился разбираться в людях. И рад, что ты
не впитал ни эту мораль, ни эту душевную тьму, ни эту грязь и жестокость. Может быть, за
всю мою ещё короткую жизнь я тоже успел сделать доброе дело. Ты и твоя любовь ко мне,
сынок - тому доказательство. Поэтому и я, уже с твоей помощью, Саша, освобождаюсь из
этого ада не зверем, а человеком. Спасибо тебе именно за это, дружок. Держись, очень
тебя прошу. Не опускайся здесь без меня. С отрядным я договорился. Эту неделю ещё походишь
на работу, а с понедельника и до конца срока будешь у него писарем. Будешь сидеть только
на бараке и писать ему отчёты и всякую муть. Мозги у тебя есть, пишешь ты грамотно -
справишься. Если кто-то скажет, что, мол, западло на ментов работать - сразу скажи Андрею,
завхозу. Он тебя уважает, ты сам знаешь. В обиду не даст. Я с ним говорил, и он сказал,
что разорвёт любого, кто тебя тронет. Андрюхе через год освобождаться, он меня знает, мы
земляки. Если что не так будет - я ему на воле... Да я его там просто грохну. Но и ты будь
на стрёме: слишком близко его к себе не подпускай. Мало ли что у него там на уме. Он мужик
чуткий, кажется, ситуацию нашу просекает. Денег тебе оставляю 300 рублей, себе возьму
сотню на дорогу, да и на счету у меня пара сотен есть. Как раз нам пополам с тобой. На
сигареты до февраля тебе хватит. А если вдруг деньги понадобятся, подойди к Ширяеву и
скажи ему прямым текстом. Он со мной свяжется, он ведь тоже из Кунгура, так что всё будет
путём. Шмотки на зиму у тебя есть. Да и мама твоя на свиданку ведь ещё приедет -
привезёт, что будет нужно. Короче, перезимуешь. Ну, это всё, что я смог для тебя
сделать, Саня. Да, если кто станет выспрашивать, чем это мы с тобой в каптёрке
занимались, то знаешь, что отвечать, - ширпотребом. А если будут намёки - сразу бей в
морду. И будешь абсолютно прав. Любой порядочный и авторитетный человек тебя защитит и
поддержит. Главное, не вешай носа, держись с достоинством и заставь себя уважать. Но сам
сильно не высовывайся. И всё будет хорошо. Ты ведь у меня молодец! Всё ловишь на лету. Ты
продержишься, я уверен. Как бы там, на воле, у меня ни сложилось, мне тебя будет очень
не хватать - я ведь так к тебе привык. И знаешь, Саня, странное ощущение у меня: тебе
осталось сидеть совсем пустяк, а мне всё кажется, что ты только пришёл в лагерь и я тебя
учу здесь жить. А теперь идём, сынуля, на улицу. У меня есть для тебя сюрприз.
Поднявшись с шинелей, мы быстро оделись и вышли в локалку. Ночь была чудесной. Чистое
тёплое небо, луна, море звёзд, запахи лета и пронзительная тишина, только с реки
доносилось пение лягушек и шум кузнечиков. В такие ночи становится или очень спокойно и
радостно на душе, или охватывает тоска и грусть. А ведь это была наша последняя ночь,
когда мы были вместе. Утром он уходил навсегда. - Серёжа, что ты опять придумал? -
спросил я его, зная, каким бывает он иногда неожиданным. - Вернись, Саня, в каптёрку и
возьми две кружки, а я в подвал схожу. От подвала у него тоже был ключ. Когда я
вернулся, Сергей уже сидел прямо на травке за бараком и держал в руках литровую
полиэтиленовую флягу. - Что это такое? - Марочный портвейн "Массандра". - ???
- Иваныч ещё неделю назад принёс, и я в подвале спрятал. Причём я его не просил - он
сам. Он сказал, что это нам с тобой, отмечать моё освобождение. Кстати, если вдруг надо
будет письмо отправить без цензуры - выйдешь на работу и обратишься к нему. Мы ведь и так
всегда через мастеров ксивы перегоняем. А я его предупредил. Он тебе всё сделает. К
Ширяеву обратишься только в крайнем случае. Каким бы он ни был, Ширяев, а сам понимаешь -
мент. Но я вдруг ни с того ни с сего испугался и поэтому спросил Серёгу: - А ты
представляешь, что будет, если нас менты сейчас повяжут с этим вином? - Ха-ха! Не бери
в голову. Тебя - в ШИЗО, а меня разве что обстригут наголо. Да не тушуйся ты, сегодня как
раз ДПНК Ширяев. Он, наверное, сейчас у себя на КПП или спит, или свой английский зубрит.
Да и до проверки ещё долго. Наливай. Да пойдём ещё в каптёрку. Я тебя сегодня, наверное,
съем. Мы пили вино, целовались, обнимались и молча смотрели друг в друга. Я вспоминал,
как у нас всё началось. И сколько же мы провели таких вот бессонных ночей - просто глядя
друг на друга, друг другу в глаза! Если бы нас приговорили к пожизненному, но посадили бы
в одну камеру, я уверен, мы были бы самыми счастливыми на этом свете людьми. Наступило
утро. Барак проснулся, и начался обычный лагерный день. Мы были в каптёрке. Я грел воду,
чтобы Серёжа побрился. А он сидел за столом и переписывал в записную книжку адреса всех
своих кентов по зоне. - Сынок, обязательно пиши мне. Ты знаешь, я писать не умею и,
может быть, не всегда тебе отвечу. Но ты пиши. - Конечно, буду писать, Серёжа. Но я
тогда ещё не ведал, какие муки мне это сулит. Ведь письма идут через цензуру, и их читают.
Я не мог написать всего, и переписка, едва начавшись, прекратилась. А к Иванычу я не
обращался...
страницы [1] . . . [12] [13] [14]
Этот гей рассказ находится в категориях: Любовь и романтика, Тюрьма, Первый раз
Вверх страницы
>>>
В начало раздела
>>>
Прислать свой рассказ
>>>
|