Горячая гей библиотека

На татарской свадьбе

Часть 1

В ревущие 90-е я влетел по-маяковски - красивым, двадцатидвухлетним. На гребне той мутноватой волны из приватизации, частной собственности, долларов, западной техники и ночной (во всех смыслах) жизни, что слизнула с лица земли Советский Союз. Когда в нулевых волна откатила, вместо прежних надёжных донных устоев, а точнее, прежних надёжных запретов, взору публики предстало лишь раскисшее тоскливое днище. Но в девяностых не думалось об откате назад, - у меня готовы были работать без остановки и мозг, и член, я ухватывал чужие желания на лету, а английский позволял зарабатывать на разнице потенциала Запада и советской нищеты.

В ту пору я бесконечно катался по одинаково бесконечной и бесконечно одинаковой стране, по тем регионам, где водились пушнина, или газ, или марганец, или сокращающиеся воинские части со списываемым оборудованием. У меня были пара чемоданов, набитых мелкой и дорогой профессиональной техникой, типа вандалоустойчивых видеокамер или электронных коммутаторов, - и я ставил их в офисах и квартирах внезапно разбогатевших директоров заводов и совхозов, торговцев мебелью и просроченными консервами из армейских резервов. В месяц я зарабатывал до тысячи баксов, - а на жизнь хватало и 10. Трёхкомнатная "сталинка" на Кутузовском стоила 12000 долларов, но я копил на однокомнатную (и, кстати, купил).

Когда я возвращался в Москву, она превращалась для меня в сплошной ночной клуб, и более чем гей-френдли. Рассказывают, на плешку перед Большим театром в полночь тогда приезжал мини-вэн, из которого вытаскивали пару ящиков шампанского для желающих, и накачанных шампанским парнишек зазывали внутрь для траха с щедрыми хозяевами, а купленные за пару долларов менты лишь ухмылялись, но не вмешивались, - я не видел, но охотно верю.

Помню летнюю закатную вечеринку на террасе одной из сталинских высоток - пляжные зонтики прикрывали от нескромных взглядов соседей сверху, алкоголя (в ходу были тогда ликёры типа "Кюрасао" или "Амаретто") было залейся, презики были насыпаны горами в вазы на столиках, банки со смазкой стояли тут же, и скоро девочки размахивали над головами бикини, а ребята приспускали модные длинные пляжные трусы. К тому времени я много что перепробовал - и девочек, и парней, хотя первых скорее ради округлости счёта - но на той вечеринке попробовал чёрного мясца.

Девчонка отсасывала чёрному парню на глазах у всех. Он стоял в лучах заходящего солнца, как фараонов охранник, уперев руки в бока. Я подошёл и поцеловал его в губы. Он ответил. Я нагнул его. Он с удовольствием подчинился. Мы кончили одновременно - я в него, он девочке в рот, а девочку потом дотрахивал кто-то ещё.

Всё всем было можно - если, конечно, ты был допущен в этот круг, а ты становился допущен в этот круг, если у тебя водилась валюта.

Подолгу в Москве я в ту пору не сидел - от силы неделю - а затем снова страна, закутки, чемоданы - и летом, и зимой: купленные по случаю за три доллара зимние авиационные унты до сих пор валяются на антресолях.

В поездках клубная жизнь обрывалась, как обрывалась жизнь за окнами раскачивающегося в бесконечной ночи вагона. Провинциальная Россия спать ложилась рано. Идти было некуда. В ночи голову поднимала местная гопота, быстро эволюционирующая в бандитню. Эти парни однополые связи не приветствовали, хотя - было дело! - трахнул я как-то одного такого лысого гопничка из спортивного интереса и по причине его опьянения в хлам. Случилось всё после гостиничной ресторации в одном областном городке. Я сказал ему: "Куда ты пойдёшь? А у меня номер большой!.." - и он пьяно мотнул головой, вряд ли что соображая. Дежурная на этаже, получив десятку рублей, кивнула искренне сочувственно ("дёрнул же чёрт моего троюродного братца так набраться!") и притащила второй комплект белья для дивана в моём "полулюксе". На диван и завалились. Боец отказывался целоваться, прорычал, что он не пидор, но, как ни странно, после слабой попытки приподнять саблю вверх, соснул мне и подставил попку. Уснул он с моим членом в заду...

Но в целом, не считая юного бандюгана, глаз редко находил кого-то пригодного для раскладки на диване. В городах не было гей-клубов, а в деревнях всё было под колпаком взаимного наблюдения. Правда, бывало, в посёлочках и городишках я находил кого-то на совместной работе, готового, как мне казалось, покувыркаться со мной, - но я откладывал подкаты и объяснения (типа, "завтра уезжаю, не хочешь ли выпить со мной, с тобой было клёво работать, но сразу всем проставляться не хочется") на последний день. В случае жёсткого отказа меня наутро уже не будет, а раз так, то и печалиться будет не о чем. Такие потенциально доступные парни мне попадались трижды, и трижды мы уединялись под пивко в сауне/номере/квартире, но выгорело лишь единожды. Дважды в ответ было - "нет, я (теперь) только с девочками". Да и когда выгорело, было пугливо, быстро, вёртко, с прислушиванием - не услышит ли за стеной кто? Пугливый паренёк Серёжа попросил даже матрас постелить на полу ("чтоб не скрипело") и так и не дал в попку.

В Москве, между тем, росли цены, квартира на Кутузовском взлетела до 25, а потом и до 40 тысяч, и я понимал, что два чемодана превращаются из двух парусов в две гири. В Москве начинали исчислять бизнес не чемоданами, а контейнерами. Мне предлагали долю. Но предлагали для начала вложиться всеми наличными в дело. Я решился рискнуть, а пока суд да дело, улетел почти на Алтай. Там нужно было оборудовать сигнализацией и прочим свежепостроенную мечеть в богатом татарском селе. Завершался август, и 1 сентября я собирался начать в новой школе жизни.

И вот в первый же день (знакомство с имамом, дико уважаемым, но совершенно глухим стариком, отжившим своё сто лет назад) я встретил в этом селе красавца, которого, ей-богу, и стопроцентный натурал возмечтал бы украсть.

Камиль был внуком имама и младше меня на год.

Я никогда не западал на восточных парней, но тут были все сокровища Али-Бабы - почти ахалтекинская животная стать, скулы молодого бога, сверкающие из-под пушистых ресниц антрацитовые глаза, неожиданно крупные нежные губы. И, что убило меня совсем, абсолютная домашняя доверчивость и нежность.

То есть шансов у меня было ноль.

Работа была сложной, с лазерными и инфракрасными датчиками, Камиль вызывался помогать, глухой старик прилетал и усаживался подле, как старая сова. Тогда Камиль объяснил, что дед легко читает по губам по-русски, башкирски и татарски. Мы говорили, отворачиваясь от деда, но откровенно и обо всём, - о том, что татары вполне себе едят свинину, курят и пьют, но потом непременно каются в грехе; что в деревне все про всех знают, - ну вот знают, например, что у двоюродного брата Камиля простатит, а потому у него плохо стоит на жену; что невинных девушек из деревни до свадьбы трогать категорически нельзя, - но что среди женихов девственников не найдёшь.

- Значит ли это, что до свадьбы женихи упражняются друг с другом? - спросил я.

- Здесь никто и никогда не будет говорить, с кем он упражняется. У нас каждый дом овец держит, а овцы, знаешь, не слишком болтливы.

На четвёртый день о Камиле я знал всё: что он раньше вообще не говорил по-русски, что мать его завуч в школе, что ему ещё год учиться в городе в институте, - и когда я всё же предложил в последний день отметить мою работу выпивкой на природе (ну, чтоб никто не говорил, что мусульманин пьёт), то был потрясён причиной отказа:

- Не могу: я женюсь. Я тебя забыл пригласить, но ты обязательно приходи! И знаешь, давай сегодня приходи на мальчишник, я баню протоплю! Ты мне очень нравишься!

"Ты мне очень нравишься" било когтем ястреба по сердцу охотника.

- "Я тебя люблю" - по-татарски "мин сине яратам"? - спросил я.

Он засмеялся и кивнул.

- А как будет "я тебя хочу"?

- Мин сине телим.

- Ты её очень яратам и телим?

Он снова засмеялся и сказал, что Гюзель - "да ты же её видел, помнишь, заглядывала в первый день!" - первая красавица и что таких красивых девушек нет даже в Москве. И что об их свадьбе родители уговорились, ещё когда они были маленькими. И что она ему очень нравится, и что от них ждут шестерых отпрысков, но он-то думает остановиться на двух или трёх. И что он правда очень и очень её хочет, он просто спит и видит, когда она, невинная, станет его. Ему каждую ночь это снится.

- И не только ночь, - сказал я.

Бугор спереди его брюк выпирал однозначно.

Камиль снова улыбнулся своей улыбкой разом воина и малыша.

- Ну я же мужчина! У меня не было секса давно.

- Почему? Куда в твоей семье дели овец? А твои друзья - они не умеют держать язык за зубами?

Он засмеялся снова и сказал, что овцы пусть будут у пастуха, а что с друзьями лучше не рисковать. Тем более что его друзья не сильно привлекательнее овец.

- А я - привлекательнее овцы? И послезавтра я уезжаю...

- Ты - очень красивый! Ты - очень! - с неожиданным жаром отозвался он и закончил грустно: - Но я сохраню все силы для невесты...

Вечером в бане, кроме Камиля, был его младший брат (некрасивый и плоский, как пять копеек, парень) и такой же некрасивый друг, плохо говоривший по-русски.

- Сэлэм! Хэллер ничек? - он засмеялся на моё произношение и пялился на меня, как на редкую диковину.

Я принёс с собой вина. Брат и друг сначала замотали головами, но потом выпили по стаканчику.

- Ты же нас не заложишь, правда? - сказал Камиль.

- Мин синэ яратам, - ответил я.

В тот момент это было почти правдой.

страницы [1] [2]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Молодые парни, Азия и Кавказ

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>