Горячая гей библиотека

Серый пепел

Часть 1

Я не помню, сколько мне было лет, когда я с ним познакомился. После нашего рождения счёт идёт на месяцы, потом на годы. Но ближе к сорока годам в памяти, словно ржавчина, преимущественно остаются прихоти погоды. Когда я с ним познакомился, была зима. Меланхолично падал снег большими лохматыми хлопьями, доказывая, что нет никакой разницы между тротуаром и дорогой, между дорогой и небом. Кажется, я шёл от табачной лавки до своей машины, когда позади он окликнул меня чужим русским словом "господин". Я медленно повернулся к нему в смущённой улыбке.

- А вы не угостите меня сигаретой? - спросил он нараспев.

Он был на сантиметр выше меня. Худощавый, особенно от того, что прятал руки в узких карманах джинсов, которые чёрт знает на чём держались. Было заметно, что волосам цвета спелой вишни он уделял много времени, и теперь они благодарно длинной чёлкой полностью закрывали его левый глаз. Сверху тиарой лежали пушистые хлопья снега.

Я молчал выудил сигарету из пачки и осторожно поинтересовался:

- А вам есть восемнадцать?

- Есть! - ответил он с налётом обиды. - Могу паспорт показать.

- Показывайте! - сказал я и отправил предназначенную ему сигарету себе в рот.

Он сделал настолько лёгкое и неуловимое движение плечом, что рюкзак за его спиной словно сам съехал с руки. В нём он копался одной рукой, не переставая смотреть на меня. Вот он достал паспорт, развернул его, но не протянул мне, а поднёс его к своему виску.

- Вуаля!

Алексей. Двадцать один год.

Я выудил вторую сигарету и небрежно протянул ему. Он спрятал паспорт и взял сигарету. Посчитав, что его просьба выполнена, я подошёл к своей машине, когда снова услышал позади себя:

- А вы не подбросите меня до работы?

- А вы работаете? - вырвалось у меня.

Он кокетливо склонил голову набок, и чёлка шторкой прикрыла второй глаз:

- Представьте себе такую странность!

- Ну и где же?

- На 8-е Марта.

Я не верил ему. Я не верил, что он курит, я не верил, что он работает, не верил, что я ему понравился. Но меланхолично падал снег, превращая обычный четверг в волшебный канун какого-то счастья.

- Залезайте, - ответил я ему, в общем-то, незнакомому человеку.

Снова по велению невидимого движения съехал с плеч рюкзак, и он запрыгал к моей машине. Тогда я впервые обратил внимание не его несуразность. Когда он садился в машину, он хватался руками за кресло и бардачок, с трудом разрешая конфликт, который неожиданно возник между его телом, заполнившим весь передний пассажирский отсек, и ногами в белой бахроме снега.

- 8-е Марта, 8д. Это Мытный двор, - кокетливо сказал он, когда устроился на пассажирском кресле.

Я ошалело смотрел на этого человека, понимая, что сейчас он не просто комично залез в мою машину, а с ногами залез в мой мир. Смотрел я на него долго, понимая, что просто так я от него уже не отделаюсь. Мою задумчивость он понял превратно, словно я не знаю дороги.

- Можно поехать по Малышева, можно - по Ленина...

- Я знаю, где это, - перебил я его и невольно улыбнулся странным стечениям обстоятельств.

Когда я остановился у Мытного двора, он неожиданно тыкнул мне:

- Купи копчёной курицы: вечером сделаем салат. Я работаю до девяти. Вот мой телефон - в девять позвони мне!

Он передал мне клочок бумаги, на котором взрослым, не его почерком был набросан номер телефона. Он вылез из машины куда более изящно, чем садился в неё. Я хмуро проводил его взглядом и откинулся на спинку кресла.

"Вот это номер! Каков, а! Купи да позвони!"

Я ехал домой и усмехался то над ним, то над самим собой. Конечно же, я не позвоню ему. Какие планы у меня на вечер? Маркес! Вот и отлично! Никаких куриц и тем более петухов!

Но Алексей не выходил у меня из головы. С мыслями о нём, словно с шлейфом из парфюмерного магазина, я зашёл домой. Тщательно вымыл руки и завалился на кровать. Теперь казалось, что он уже побывал у меня дома - в прихожей, в ванной, и вот теперь лежит с мной в постели.

"Да не буду я ему звонить!" - со смехом убеждал я потолок своей комнаты, который немигающими глазами психолога смотрел на меня сверху вниз...

Я заехал за ним в начале десятого.

Когда Алексей переступил порог моего дома, вся его непринуждённость, с которой он махал руками в моей машине по дороге ко мне домой, исчезла. Он забился в угол, опустив рюкзак перед собой, и чего-то ждал.

Я вопросительно посмотрел на него и сказал:

- Чего замер? Раздевайся, проходи!

- Раздеваться совсем? - поинтересовался он.

- Безусловно! - пошутил я.

Пошутил так пошутил. Он разделся догола. Я собирал скромный ужин на стол, когда он появился передо мной в чём мать родила да в чём отец зачал.

- Я пошутил, когда сказал, что раздеваться надо совсем.

- Да? - удивился он.

Он небрежно окинул взглядом своё худощавое тело и ответил невпопад:

- Мне так нравятся твои духи! Как они называются?

- Лёша! Надень трусы. Помой руки и садись за стол! - отчеканил я.

- Ладно! - он повернулся ко мне свей вкусной попой и скрылся в ванной.

Я уже усомнился в необходимости ужина, но продолжал накрывать стол: пусть он послужит хотя бы декорацией.

Он вернулся в трусах, хотя уместнее было бы назвать их трусиками, и с чистыми руками, дважды повертев их передо мной. За столом он нёс такую ахинею, что я от удивления съел больше, чем хотел. Он же не только не вспомнил про курицу, которую я не купил, но даже не притронулся к еде, удостоив чести лишь пару листиков пекинской капусты.

Через полчаса, устав не столько от его болтовни, сколько от того, что я сдерживал себя, как бы не завалить его в постель, я предложил ему сигарету.

- Я не курю, - отмахнулся он.

- Зачем же ты сегодня стрелял у меня сигарету? - спросил я резонно.

- Ты знаешь, - ответил он. - Когда я тебя увидел, моя попа так сладко заныла, что я непременно захотел, чтобы ты с ней познакомился поближе.

При всей комичности его слов это прозвучало честно. Впервые за вечер я нашёл в нём хоть что-то логичное. В его возрасте и я знакомился отнюдь не по велению сердца.

Он прошёл в коридор, где снял с себя трусики, и поманил меня указательным пальцем.

Попа его была гостеприимной. Гладкая, шёлковая, с податливым входом вовнутрь. В наше первое занятие любовью он сразу дал имя моему половому члену, окрестив его "заправочным пистолетом". Я не выношу эпитетов половым органам, но все последующие занятия любовью стали заправкой, во время которой я заправлял его своим семенем. И он приходил в дикий восторг, когда я вынимал из него свой член и стряхивал капли, почти тем самым движением, с каким обычно водители вынимают заправочный пистолет из бензобака автомобилей.

Сам он испытывал исключительно анальный оргазм. И я, прежде бывший редким свидетелем этого явления, теперь наблюдал его всякий раз, неважно в какой позе парень находился - на спине ли, на животе или верхом на мне. Его половой член был невелик, но мне нравилось его гладить и оголять головку, из которой хлебосольно текла смазка, играющая бликами ночника. Но во время занятия любовью он никогда к нему не притрагивался. Его член сам вздымался и несколькими залпами палил по сторонам.

Перед сном - заправка. Утром - дозаправка. С его лёгкой руки настоящие автозаправки приводили нас в лёгкое возбуждение, и всякий раз, когда я заправлял свой автомобиль, он произносил заговорщически:

- Меня тоже сегодня нужно заправить.

Его желание секса было поразительным для меня. Я считал, что в свои двадцать я часто занимался сексом и столь же часто мастурбировал. Но всё моё "часто" меркло перед его непрестанным "заправь меня". И с ним я порой отказывался от занятий любовью, отмахиваясь шуткой, что "топливо не завезли". Он хмурился и тупым карандашом, который жил в недрах его спортивной сумки, зачёркивал в моём календаре дни, когда заправиться не удавалось.

После занятий любовью я уходил курить на кухню, а он шёл за мной, шлёпая босыми ногами по ламинату. Он обнимал меня, словно мы давно не виделись, и кашлял от табачного дыма.

- Если тебе не нравится, не стой со мной, - говорил я.

- Мне всё нравится, - отвечал он и иногда добавлял: - Дождь пройдёт и смоет пепел твоих жгучих сигарет...

Я гладил его по мягким волосам и смотрел на его нагое отражение в тёмном незашторенном окне. Мне нравилось, что в нём отражалась его вкусная попа, а не болеющие ветрянкой высотки, беспорядочно покрытые оспинами светящихся окон.

После я тушил сигарету, а он выпрямлялся и, словно гимнаст, прыгал обратно в постель в какой-нибудь нелепой позе, непременно промежностью кверху. Иногда от этого я возбуждался, и вместо того, чтобы лечь спать, мы снова занимались любовью.

Он был выдумщиком. Для самых разных вещей и действий у него находился какой-нибудь неумный, но забавный эпитет. Секс - это заправка. Минет - чистить заправочный пистолет. Кушать - щекотать кишки. Ходить в туалет по-большому - подумать о жизни.

Он мог проспать работу, но он ни разу не просыпал мою утреннюю эрекцию. И спустя полгода утренний минет в его исполнении уже прочно вплетался в мои сны, в которых я кончал в последний раз, наверное, в период юношеских поллюций.

Несколько раз, из праздного любопытства, я заезжал к нему на работу. И всякий раз находил, что он смотрится весьма органично среди пончиков, круассанов и кармашков. Он сам был десертом в своих бежевых джинсах, которые цеплялись за крылья подвздошных костей и потому не спадали. Он не прятал нашего знакомства, и его "привет" было самое сладкое, что предлагала эта кофейня. Он сам готовил мне раф-кофе, и я поражался, насколько он проворный, насколько его движения точны и выверены, и с каждым глотком горячего кофе огорчался, отчего же он не кружит так же дома возле плиты, готовя для меня ужин или завтрак? Всё, что я покупал, шло за счёт заведения, и, видя удивлённые взгляды его напарников (подобных ему парней), я спрашивал его об этой странной щедрости. И он отвечал, что, конечно, всё он оплачивал сам после моего ухода, а своим коллегам объяснял свои поступки до безобразия прозаично - "это мужчина всей моей мечты". Да, именно мечты, а не жизни.

А мечта, видимо, у него действительно была одна. На все мои расспросы о его планах и чаяниях он отвечал, что ничего не хочет, ибо он нашёл меня, и пусть кто-нибудь, наконец, скажет Земле, чтобы она уже перестала носиться вокруг Солнца: всё уже свершилось.

- Дождь пройдёт и смоет пепел... - говорил он.

- Какой пепел? - я не понимал его.

Он не отвечал, а только беззвучно шевелил губами.

Из всей одежды он предпочитал только шейный платок. Им он небрежно обматывал свою шею и нагой деловито сновал по моей квартире. С трудом, наполовину с подзатыльниками, я приучил его к шортам, но он их приспускал до неприличия низко или вовсе заводил резинку под мошонку и так и ходил с мужским достоинством навыпуск. Я настолько привык к его наготе, что одетым он казался мне уже совершенно другим человеком.

страницы [1] [2]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики и молодые

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>