Горячая гей библиотека

Любодей (глава 1)

Часть 1

1. Потеря

Моросило с самого утра. Промозглый ветер трепал чёрные косынки женщин, лохматил вихры мужиков, завывая, вторил плакальщицам, что окружили могилу на деревенском погосте. Через несколько минут в неё опустят гроб с моей любимой бабой Нюрой. Она покинула нас как-то споро. Занемогла, слегла, отказалась от помощи врачей и через несколько дней отошла в мир иной. Большей потери в своей жизни я ещё не испытывал. Потому как роднее неё у меня никого не было. Да, есть мать. Но ближе всё-таки была она - моя любимая баба Нюра - мать отца, который бросил нас давно. Уехал, говорят, в город на заработки, да так и не вернулся.

И всё же у меня сохранились воспоминания о нём. Одно из самых ярких такое. Я сижу на его плечах, крепко ухватившись за чёрные как смоль волосы. Папка крепко держит меня за лодыжки и мчится к речке. Я заливисто хохочу так, что начинаю задыхаться от счастья. Он тоже смеётся басовито и громко. Я щурюсь, потому что солнце светит в лицо. Мне легко и радостно. Вслед что-то кричит мама. Наверное, предупреждает, чтобы были осторожнее. Или волнуется, не растрясло бы меня от бега, ведь я только что позавтракал.

Я часто вспоминаю это, когда бывает грустно. Вот и сейчас память возвращает меня в те яркие моменты прошлого, отвлекает от скорби. Деревенские бабы заученно воют, мужики топчутся и шмыгают носами, немногочисленные родственники тихо вытирают слёзы. Мама находится в бесстрастном отчуждении. Она выплакала за эти дни всё, что было. И сил у неё осталось только на то, чтобы стоять, опершись на мою руку, и бессмысленно смотреть на гроб свекрови. Особой любви между ними никогда не было. Но с уходом бабы Нюры она словно простилась с частью жизни. После ухода отца мама так и не вышла замуж. Трудно сказать почему. Может, не было никого достойного, кто взял бы молодуху с мальцом. Или же продолжала любить бывшего супруга. Мы никогда об этом не говорили с ней. Скрытность в чувствах - её отличительная черта.

Лишь однажды её прорвало. Тогда баба Нюра обмолвилась о сыне и о том, что он пишет ей письма. Я впервые увидел, как исказилось от ненависти лицо мамы при этом. И в этот единственный раз она с матюгами запретила даже упоминать имя предателя. Бабушка лишь покорно кивнула, прекратила разговор и молча, не прощаясь, вышла из избы. И всё же их что-то роднило. Скорее всего, то, что любимый ими человек так ни разу и не навестил их после отъезда. Лишь писал своей матери и, как потом призналась баба Нюра, присылал деньги на моё воспитание. Она долго скрывала это от нас обоих. Лгала, что по крупицам откладывала средства из своей небольшой пенсии. Открыла правду недавно. Видать, чувствовала скорый конец. Позвала меня к себе, налила чаю и тихо с любовью сказала:

- Егорушка, ты не серчай на меня старую. Только я не могу больше эту тяжесть носить в душе. Ведь папка твой никогда о тебе не забывал. Всё время справляется, как ты живёшь. И деньги, что я тебе с матерью передаю, - отцовские. Не держи ты зла ни на него, ни на меня. Прости меня, сердечный!

И вот теперь стою я у края могилы бабули, вспоминаю одну из последних встреч с ней и никак не могу взять в толк, что помешало тогда расспросить об отце, узнать, где он, как, и почему тогда нас бросил. Воспоминание это доконало меня. И я - высоченный, под два метра детина, стройный и статный, на зависть большинству коренастых деревенских парней, стал сотрясаться от рыданий. Мне было безразлично мнение суровых мужиков, осуждающих проявление такой слабости. А бабы, как по команде, снова заголосили, запричитали, и в их плаче заглушились громкие стуки комьев земли, ударявшихся о крышку гроба.

Но вдруг этот вой был прерван окриком мамы. Она метнулась в сторону мужчины, который медленно подходил к нашему скорбному собранию. В его руках кроваво алел букет гвоздик, а шаг был медленным и тяжёлым.

- Как ты посмел, иуда, появиться здесь?! - фальцетом прозвенел голос мамы.

Я всмотрелся в того, к кому был обращён этот окрик, и остолбенел. На нас печально смотрел мой двойник. Широкоплечий, стройный, скуластый, сероглазый мужчина. Я словно своё отражение в зеркале увидел. Только тот, кто сейчас грустно и покорно смотрел в нашу сторону, был лет на двадцать старше. И его чёрные, как вороново крыло, кудри у висков посеребрили годы.

Толпа расступилась. А он поднял горсть земли и бросил её в могилу. Потом повернулся к нам и хрипло произнёс:

- Она - моя мама, Марина, - и в поклоне, прежде чем уйти, добавил: - Простите...

Ещё раз обернулся к нам, бросил изучающий взгляд на меня и под завывание ветра ушёл прочь.

На поминки собралась половина села. За столами стоял шум, вспоминали былое, услужливые соседки подносили еду, добавляли спиртное, пытались растормошить маму. Но она уткнулась в пустую тарелку и одну за другой опрокидывала в себя рюмки водки.

- Мам, - присел я на соседний стул. - Скажи мне, ведь это же был он, да?

Мама лишь утвердительно мотнула головой и потянулась за очередной стопкой. Я громко, в сердцах хлопнул по столешнице, рывком встал, опрокинул стул и вышел на улицу. Слёзы душили меня. Из-за потери, от обиды, что отец даже не удосужился подойти к нам, а ещё потому, что только сейчас почувствовал всю тяжесть одиночества. А ведь мне всего-то 21 год, подумал я и разрыдался. На заплетающихся от слабости ногах дошёл до сеновала и рухнул в ароматную сухость травы, словно она могла излечить мою душу и подарить надежду на лучшую долю.

2. Открытие

Горе отпустило нас к сороковинам. К матери вернулась былая деловитость. Я перестал замыкаться в себе, искать уединения, вспоминая бабулю. Да и времени на это не было, честно говоря. Потеря кого бы то ни было не освобождает от работы, домашних хлопот и общения с коллегами и соседями. Вот и дядя Митя, живший на окраине села, как-то особо зачастил к нам. До сих пор дружбы с ним не было, а тут его как прорвало. Ежедневно наведывался, справлялся о самочувствии, предлагал помощь по хозяйству, хотя такого рвения за ним раньше не замечалось. А однажды в субботу в полдень и вовсе припёрся уже под хмельком. Озираясь по сторонам, словно прятался от кого, поманил меня в сени и заговорщицки чуть ли не в самое ухо прошептал:

- Егорка, а приходи-ка ты ко мне сегодня в баньку.

- Ты чего, дядя Мить, у нас у самих баня истоплена. К тому же наша поболее твоей будет, почище и пожарче.

- Ты не перечь старику, зову - значит соглашайся!

- Какой же ты старик, дядь Мить? Тебе ж чуть за сорок.

- Не перечь, говорю! Сказал - старик, значит, так оно и есть. И потом у меня разговор к тебе есть кофи... конди... фецедальный. Вот.

- Конфиденциальный, что ль?

- Во-во... Всё никак не могу выговорить эту хрень.

- Так скажи проще - секретный, мол, разговор. То есть между нами, - уже откровенно смеялся я над этим балагуром, который всегда вызывал у меня только положительные эмоции.

- Вот за что я, Егорка, иногда тебе ремня хочу всыпать, так это за то, что пререкаешься со мной. И батя твой такой же ерепенистый был... Ой, бляяя... - вдруг осёкся дядя Митя, увидев, как побледнел я при последних его словах.

- А что батя?

- Да так, к слову пришлось...

- Дядя Митя, хватит в обратку бежать, чего это ты об отце моём вдруг вспомнил? А?!

- Егорка, ты это... ты того... В обчем, вечерком часам к 9 приходи, а там и поговорим спокойно... Лады? - заспешил вдруг дядя Митя, услышав, как в хате загромыхала посудой мама. - Да, и матери соври чо-нибудь. Чтоб не ругалася...

- Ладно, иди уж... Придумаю чего-нибудь. Не переживай. Только ты зенки-то больше не заливай. А то до вечера ещё далеко, а я пьяных разговоров не переношу, - посмеялся я вслед суетливо удалявшемуся мужику...

страницы [1] [2] [3] . . . [5]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Мужики и молодые, Вода: баня, река

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>