Горячая гей библиотека

Хороший (глава 2)

Часть 2

Когда с дневными хлопотами было покончено, одно ротанговое кресло вынесли из беседки для Григория Афанасьевича. Поставили в тени под сиренью. Теперь старик, сидя в нем, спал. Рядом на краешке мангала лежала его пачка крепких сигарет и коробок спичек.

Чуть поодаль на пластиковом стуле расположился Данил. Часто поглядывая на спящего, он тихо-тихо скрёб карандашом по бумаге. Когда штриховал, раздавалась длинная череда шорохов. Когда же выводил линию, звучала совсем короткая, отрывистая. Из этой графитной азбуки Морзе на листе все отчётливее проступало изображение. Григорий Афанасьевич на нем был ещё крупнее, казался величественным старцем - морским царём или воеводой.

Данил, поглощённый работой, не различил шагов позади.

- Можно посмотрю, как ты рисуешь?

Радмир приблизился настолько, что можно ощутить спиной его тепло.

- Да, конечно.

На несколько минут установилась тишина. Дане льстило внимание, тем более всё складывалось и на бумаге. Но после событий минувшей ночи он боялся встретиться с Радмиром взглядом. Боялся выдать себя случайным жестом или какой-то мелочью. Как хорошо быть занятым сейчас!

- Повезло тебе: деда здесь может просидеть до самого вечера. С таким натурщиком даже перерыв успеешь сделать.

- Не. Надо спешить. Скоро солнце изменит положение. Потом все тени лягут по-другому.

- О! Я об этом и не задумывался никогда, - Радмир уважительно хмыкнул. - Значит, решил увековечить нашего дедушку. Отлично выходит, правда. Но почему не маму с папой или Нику с Ликой?

- Их тоже напишу, если разрешат. Но... м-м-м... - Даня замялся, решая, стоит ли говорить. - Понимаешь, если взять младенца - он весь гладкий. Обтекаемый как бы. На нём мало теней, мало фактуры что ли. Поэтому, если честно, Нику и Лику мне будет не интересно писать. Тётя Катя и дядь Миша все время заняты... - художник умолк.

- А я? Тоже гладкий и не интересный?

- Наоборот. Ты накачанный. На тебе много теней.

Невысказанное желание повисло в воздухе. Оно было уже здесь, вот-вот. Но Даня молчал. После вчерашнего - предложить Радмиру быть натурщиком? Тотчас впереди привиделась незнакомая жизнь: бешено яркая, властная. Если Данилу не хватит сил справиться с нею, она раздавит.

Молчал и Радмир. Не хотел? Думал о другом? Почему он ничего не предлагал? Ведь Дане тогда не приходилось бы выбирать самому!

Тут появилась Эльба. Худая, понурая овчарка обнюхивала землю. Порой поднимала голову и смотрела на людей, будто ждала ответа. Затем снова принималась бродить неподалёку, искать.

- Можно я тебя напишу?

Рот произнёс это сам. Забухало - в груди, в ушах.

- Конечно, я с самого начала ждал, когда предложишь.

- Завтра удобно будет?

На самом деле, Данилу хотелось приступить сразу. Пускай даже рисунок с Григорием Афанасьевичем останется незаконченным. Однако всё складывалось так быстро и хорошо, что страх принудил медлить.

- Договорились. Завтра.

Ночью прошёл ливень. Когда вышло солнце, тёмная влажная земля прогрелась, и теперь будто дышала. Омытые трава и листья сделались ярче. Само небо после грозы прояснилось необыкновенно.

Данил тщательно наточил карандаши. Ходил по комнате, несколько раз вынимал и снова убирал бумагу в папку. Густая карамель времени текла тягуче. Тем более, в назначенный час приступить к рисованию не удалось.

Эльба пропала. Тётя Катя обнаружила утреннюю кашу в эмалированной кастрюльке нетронутой. Звала, вместе с Никойиликой разыскивала овчарку по всему участку. Напрасно. Тогда прочёсывать дачный посёлок отправился Радмир. Не было его долго.

Наконец он вернулся, ведя собаку на поводке. Эльба от кончика хвоста до самых ушей оказалась перемазана грязью. Плелась, виновато опустив морду. Тётя Катя разохалась, тут же поручила Никеилике подключить садовый шланг, чтобы отмыть беглянку:

- Где пропадала-то?!

- Мам, она по кутятам скучает. Не ругай Эльбу.

- Да знаю я. Ночью вон под дверь пришла: ни мне, ни отцу спать не давала. Значит, сбежала кутят поискать? - тётя Катя со шлангом в руках вздохнула, дожидаясь, пока пойдёт вода. - Глупая, глупая ты наша собака! А чумазая-то какая!.. И как? Нашла?

Радмир тоже вздохнул:

- Нашла. Одного. Которого я баб Маше оставил. Подкоп под забором сделала, чтоб на участок забраться. Там ещё клумба с тюльпанами была.

Он деланно откашлялся. Похоже, рассказывать не хотелось. К тому же держался он как-то боком, всё время отворачивался.

- Короче, баб Маша говорит, испугалась очень, когда Эльба вылезла.

Зажурчала вода. Тётя Катя стала поливать овчарку из шланга, смывая грязь:

- Эх ты! Удрала. Ничего хозяевам не сказала. Соседям напакостила. И не собака вернулась, а поросёнок настоящий.

Мокрая овчарка подавленно стояла, не двигаясь, пока её мыли. Стало вдруг очень заметно, насколько она отощала за последнее время. С шерсти на траву и дорожку текла мутная вода. Тётя Катя смягчилась:

- Эльбушка. Ты кутят своих не ищи теперь. Тоскуешь, знаю. Но, клянусь, мы хорошим людям отдали! Не абы кому. Щеночки у новых хозяев будут расти, дом охранять. Их там кормят, любят. Не сбегай снова, пожалуйста. Ладно? Вон сколько Радмирке пришлось тебя разыскивать.

- Да нашёл я быстро. А вот яму надо было закапывать, клумбу опять в порядок приводить, - он махнул рукой. - Короче. Утром Серёга на машине разворачивался. Баб Маша в это время пыталась Эльбу выпроводить, стала ворота открывать. Она ж глуховата половину - двигатель не услышала.

Тётя Катя отвлеклась от мытья овчарки:

- Господи!

- С ней все хорошо, хорошо! Но калитку снесло, и бампер у Серёги помялся.

- Та-а-ак. Чего лицо прячешь? Ну-ка, повернись.

Радмир подчинился. На левой скуле у него краснела ссадина. Он неловко прикрыл её ладонью.

- Сына, поранился? Откуда это?

- Да Серёга не хотел калитку чинить. Типа баб Маша сама виновата раз глухая. Ну я и пошёл к нему поговорить.

- Ясно. Эльбу отмою, надо будет ссадину обработать. А бабе Маше скажи потом, мы ей все восстановим. Вечером отец вернётся, объясню.

Радмир вдруг легко рассмеялся:

- Незачем! Калитку мы вместе с Серёгой починили.

- Вместе? Он же вроде не хотел?

- Поговорили, - Радмир весело потёр кулак. - И захотел. Он сам по себе классный, правда! Просто ему надо иногда напоминать, чтоб по- человечески себя вёл. Столько лет дружим как-никак. Знаю.

Радмир больше не отворачивался. Должно быть, он ждал маминого беспокойства, суеты. Но едва всё утряслось, как привычное расположение духа вернулось к нему. Даже подмигнул Дане.

- Напоминатель, - проворчала тётя Катя, заканчивая с купанием овчарки. - Скажи девочкам, чтобы йод вернули. Они брали кукол мазать.

- Зачем? Лечили?

- Нет. Это, видите ли, у кукол загар такой. Средиземноморский.

После мытья Эльба отряхнулась и пошла следом за хозяйкой к сараю, где в кастрюльке дожидалась каша. Радмир тронул Данила за локоть:

- Теперь я весь в твоём распоряжении.

- А ссадина?

- Да ну, само заживёт. Так мы начинаем?

- Конечно! Давай прямо сейчас, - Даня захмелел от смелости. - Лучше всего будет в моей комнате. Там свет из окон хороший, да и вообще.

Подъем на второй этаж не запомнился. Вдвоём они вошли, закрыли дверь. Радмир вдруг смешался, будто не Данил, а он был гостем здесь. Оглядывался по сторонам, не прикасался к вещам. Парнишка напротив был полон решимости: поставил стул посередине комнаты, забрался на постель с ногами и раскрыл папку. Шелестя чистой бумагой, сказал:

- Снимешь футболку?

Тот послушно стянул её через голову, бросил на спинку кровати:

- Будешь рисовать по пояс? Или штаны тоже снять?

- Снимай, если не против.

Радмир скинул спортивки, затем избавился от носков. Теперь он стоял перед художником почти обнажённый. На нем остались только чёрные боксеры. Загорелый, мускулистый парень открыто встретил взгляд Данила:

- Руководи мной, мастер. Я не знаю, как правильно позировать.

- Просто садись. Главное, чтоб удобно было.

Скрипнул стул. Радмир устроился на нем, свободно откинувшись, и вольным движением заложил руки за голову. Даня подобрался. С преувеличенным вниманием принялся точить карандаш:

- Сможешь долго так просидеть? Затекут ведь.

- Я иногда сплю так. Нормально. Начинай.

Это было именно то движение, которое Даня видел в душевой. Пылая лицом, он попытался успокоиться, настроиться на рабочий лад. Усилием воли поднял взгляд. Принялся внимательно рассматривать Радмира. Уже нельзя было ни стесняться, ни спешить: ошибка, допущенная в самом начале, могла впоследствии загубить всю работу.

Сейчас Радмир был полностью открыт, доступен глазу. Свободно раздвинуты крепкие ноги, свет из окна ложится на литой пресс. А эти руки, заложенные за голову - чего здесь больше: уязвимости или доверия сильного? Покорности, чтоб сдаться в плен? Или нарочитой неги, которая сама пленяет смотрящего?

Данил бы охотно поддался тому восхищению, с каким разглядывают произведения искусства. Чтобы образ Радмира запомнился возвышенным и чистым. Но ссадина на коже - след недавней драки - все, все меняла. Кричала красным: вот живая плоть, она горячая, в ней бьётся жизнь! Даня с трудом дышал, наморщив лоб. Нельзя поддаваться, нельзя. В смятении стал выводить первые линии.

Вначале руке недоставало твёрдости. Затем штрих за штрихом он сам не заметил, как увлёкся. Вдруг оказалось, что выбирать - не нужно! Ведь ярко передав только лишь одну грань, он не выразит Радмира целиком. А потому: и уязвимость, и сила. И пленный, и пленитель.

Данил сбился единожды. Когда черед дошёл до боксеров. Объёмный бугор под чёрной тканью заставил карандаш дрогнуть в воздухе. Но эта минутная слабость быстро прошла, ведь последние линии тренированных ног уже требовали выписать их на бумаге.

Заштриховав оставшийся участок, Даня оглядел работу и шепнул:

- Готово.

Радмир тут же потянулся со стоном. Рассмеялся:

- Ты прав! Затекли. Ну-ка, давай, поглядим, как получилось.

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Молодые парни, Любовь и романтика

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>