Горячая гей библиотека

Армейские будни (глава 4)

Часть 1

XII.

А назавтра опять прибыл лейтенант Мишенька с двумя красноармейцами, один из которых, к моему большому удовольствию, оказался Перовым. Я, оказывается, соскучился по его угловатому смешливому лицу. Родному и близкому. Дошло до того, что всегда молчаливый и хмурый рядовой заулыбался во все тридцать два зуба, увидев свою бывшую палочку-выручалочку, на что Завадский зло прищурился (они с Николаичем недолюбливали друг друга), а Олег удивлённо и жизнерадостно ответно осклабился. Перов прибыл развеяться, пока его хозяин восстанавливался в отпуске после учений, и навестить меня.

В торжественной тишине прибывший офицер сообщил, что наши мытарства в таёжном заключении скоро закончатся. И ещё. Мне присвоили почётное звание ефрейтора. Эта новость вызвала положенные шуточки по поводу альтернативы моей семье с дочерью-проституткой или автомобилем "Запорожец". Правда, развесёлые старички достаточно быстро унялись под тяжёлым (уже почти позабытым) взором новоиспечённого ефрейтора и единодушно констатировали, что не за горами следующее увеличение количества заветных полосок на его погонах. Я оказался неспособным оценить эти радужные прогнозы и остался равнодушным к грядущим перспективам.

После ужина, как всегда бывало при наездах гостей, я отправился топить баню. За мной хвостом ходил Олежка, и мы с ним оживлённо болтали, как два старых друга, долго бывших в разлуке. Он очень удивлялся произошедшим со мной переменам и радовался этому. Между прочим прозвучало, что я ему всегда нравился, потому что правильно вёл себя, что никому ещё он так не доверял, и вообще, что он очень соскучился по человеку, с которым можно было бы, не таясь, поговорить по душам.

Пока все парились, мы с ним вдвоём разгружали вездеход и говорили, говорили, успев обсудить многое из жизни Перова и моей собственной.

Закончив разгрузку, мы остановились покурить на крылечке и за базаром не заметили, что времени прошло довольно много. Раздражённый Завадский, в одном полотенце на бёдрах после бани, высунул лицо в приоткрытую дверь и резко рекомендовал идти мыться, если мы не хотели, чтобы баня напомнила нам холодильник.

Когда мы вернулись в "избу", первое, что бросилось в глаза, - это то, что не только сержант ходил в вышеупомянутом "костюме". Все, разомлев от жары, сидели в полотенцах. Раньше вид голых парней вряд ли задел бы меня за живое, заставив рассматривать украдкой выставленные на обозрение телеса. Теперь же, пока пили чай (помывшиеся - перед отходом ко сну, а мы с Олегом - перед помывкой), я не спускал глаз с Лёвы, потому что при виде его глянцевого, грациозного, практически обнажённого тела с аппетитным холмом под тканью мои задремавшие было новоприобретённые инстинкты быстренько проявились опять.

Тяжелеющий взгляд мой неотступно следил за его гибкой плотью, наливаясь похотливым удивлением от того, что этот классный, пропорциональный клубок красивых мускулов мог (и будет!) извиваться на моём агрегате, задыхаясь и трясясь... Я расплющу его своим хищным телом. Я раздвину его сильные ноги. Я втопчу его в матрас и проткну членом. Такого надменного и такого ранимого Лёвушку. И он покорно откроет рот и захлебнётся моей спермой... Надо сказать, что мысль о собственной неизбежной покорности в голову мне как-то не приходила.

Едва оторвавшись от своего искусителя, я перевёл глаза на Мишку и вновь поразился его ладности. В нём всё было в норме, ничего лишнего. Стройная, высокая фигура. Широкий разворот плеч, навевающий мысли о былинных богатырях. Высокая, усыпанная родинками (их было так много!) грудь. Торс, живший как бы сам по себе, потому что пресс перекатывался под тонкой кожей при любом движении, как живой. Неширокая талия и узкие бёдра. У Мишки не было изгиба над бедром, как у Завадского, просто контур тела от крутых плеч сужался под "крыльями" и устремлялся вниз почти прямо, то есть талия была той же ширины, что и минимизированная задница. Ноги нормальной длины, красивой формы, распирающие тугую кожу молодой силой, практически безволосые. Не худые и не толстые. Всё - очень, и ничего - чересчур. Крайне ладный, приятный парень, весьма сексуальный со своими родинками и гладкой неволосатостью.

***

Поймав себя на мысли, что оцениваю юного офицера не с совсем общепринятых позиций, я немного смутился, но уже (!) не расстроился. Мишук был хорош не броской яркостью моего темпераментного еврея, а спокойным, среднерусским, знакомым обаянием. Просыпающаяся во мне приемлемость однополой страсти явно сожалела о невозможности пересчитать симпатичные родинки поцелуями и почувствовать обветренные Мишкины губы, сжатые с показательной суровостью.

Олег оторвал меня от неторопливого созерцания и потащил в парилку, сопровождаемый злым прищуром Завадского, как нарочно, недоступного сегодня для моих рук и прочих частей тела. Пожалуй, никогда до этого я сознательно не хотел красавца столь сильно, до напряжения в подающем тягучие сигналы фаллосе. Но, увы, ничего иного не оставалось, кроме как смириться с неизбежностью ожидания.

В парилке мне пришлось взять себя в руки, чтобы унять взволнованный пенис и опять понимать смысл Олежкиных речей. Постепенно желание притупилось, и я смог полноправно участвовать в продолжении разговоров.

Там, то сидя на полатях в ожидании нужного прогрева, то нахлёстывая друг друга вениками, то натираясь мочалкой, чего только не поведали друг другу родственные, как оказалось, души. Возникшая близость и выпитое за ужином небольшое количество спиртяги сняли всяческие барьеры между нами, и мы, неторопливо беседуя, просидели в бане больше часа.

Разомлев от жары внешней и внутренней, конечно (в армии без этого не обойтись), коснулись мы в базарах и интимных тем об одержанных победах, позах, предпочтениях. Перов, правда, рассказывал о дамах скупо, отделываясь междометиями. У меня появились сомнения, но я постарался, чтобы предположение прозвучало необидно:

- Олег, ты, похоже, ещё девственник. А?

Но хотя я при этом тактично смотрел в сторону, изменившееся выражение лица и очень странный взгляд собеседника не остались незамеченными мною. Он кое о чём напомнил мне, этот взгляд. Например, о том вечере, когда деды издевались над Дудко, а Николаич наблюдал за дружным спусканием пьяной спермы на помятый фасад измученного солдатика. Наблюдал с красным и чужим лицом. Звериным каким-то. Меня и сейчас, как тогда, оно насторожило.

Не дождавшись в ответ хотя бы кивка, я не стал интересоваться подробностями этого плана вторично, а просто переехал на другое. Мы ещё немного поболтали, но было видно, что у собеседника явно вертится на языке вопрос, который он задавать не решается.

Немного погодя, когда Олег в очередной раз вскользь отметил, что его задевало в части моё общение с Завадским в то время как с ним самим "Серый" был гораздо менее общительным, я со смехом отрапортовал, что наше с Лёвой общение было "игрой в одни ворота": сержант просто беседовал в мою сторону вне зависимости от ответного желания. А потом, улыбаясь, я поинтересовался:

- Похоже на ревность, а, корешок?

- Может, и ревновал. Я ж говорил, что ты мне всегда нравился, - прозвучало прямо и недвусмысленно.

- Ну... - протянул я игриво. - Осталось только в постелю вместе сходить.

Тут Перов, помедлив и покраснев, брякнул, глядя в сторону:

- А ты мог бы сходить, Костёр?

Оп-па! Догадался он, что ли, о чём-то? Как можно более сдержанно и спокойно этот самый "Костёр", стараясь унять некоторую неуверенность "внутрях", легко ответил:

- А чего зарекаться-то? Кто знает, как жизнь повернётся? - и распахнул сидящему рядом голубой, показательно невинный взгляд.

Странно, но водила буквально потерялся от собственного вопроса, съёжившись кряжистым белым телом, затем покраснел ещё гуще, посерьёзнел, положил тяжёлую руку на моё колено, прерывисто как-то вздохнул и поинтересовался:

- Тебе ведь можно верить, Серый?

Фраза повисла в воздухе, потому что, на мой взгляд, если подобный вопрос рождается, то о доверии говорить не нужно. Его просто нет. Но Николаич поторопился исправиться:

- Знаю - можно.

Он быстро встал, вышел и, вернувшись, неопределённо бросил:

- Дрыхнут все.

Я непонимающе смотрел на парня, на бутылку и стакан в его руках (он возвратился с ними). Перов наполнил гранёную емкость, резко маханул огненную жидкость в рот, запил из ковшика холодной водой, помолчал, потом запер дверь на кочергу, выпил ещё, судорожно дёргая кадыком, и вдруг сказанул:

- А ты мог бы кончить мне на лицо, Костёр?

Я даже не понял вначале, что имеется в виду. Я был совершенно не готов к подобному. И уж совсем не ожидал услышать продолжения:

- Никогда и никого не попросил бы об этом. Бабы были, и вроде сносно всё проходило, но когда я увидел, как на Дудко в части кончали, то сам чуть не опарафинился. Хочу всё время такого же. А с кем ещё попробовать? Кончи, Серый, будь другом!

М-да, наверное, это предложение было бы смешным, не будь оно таким... оглушающим. Если бы весь этот кошмар происходил не со мной, я просто посмеялся бы над охуевшим фантазёром, придумавшим такую ересь. Но ведь нет! Бравый комбатовоз, только что произносивший дикие речи, стоял на расстоянии вытянутой руки, стоял прямо и твёрдо, как будто не было двух стаканов спирта без закуси, и просил (!) кончить на собственное лицо. Кто-то из нас двоих точно ебанулся! Причём мне было доподлинно известно, кто именно. Но он продолжал ждать мой ответ.

Внутри всё оборвалось почти ужасом и безграничным удивлением: "Господи, и этот туда же!". Дар речи пропал, будто его и не было никогда. Я тупо хлопал глазами на жадно ожидающего моей реакции водилу, сильного, крутого и такого жалкого в тот момент, а под причёской лихорадкой металось одно: "Господи, да что же это? Мама дорогая! Чё делать? Главное, непонятно - во мне, что ли, всё дело? Я, что ли, вызываю желание у оказывающихся рядом мужиков домогаться совокуплений? Жопа, что ли, у меня особенная? Или взгляд, как у суки во время течки?"

Боюсь, ярость слишком явственно проступила на моей морде и продолжала проступать ещё. "Красками уходящего лета", блядь! Но при взгляде на хорошего парня, который (это было видно) мучился ситуацией и долго накапливающимся нестандартным (мягко говоря) желанием, прорвавшим наконец страх быть непонятым и невозможность поделиться таким откровением с себе подобным, я быстро осадил холодное пламя, разбушевавшееся было внутри.

В принципе, если отвлечься от причин, побудивших "дружбана" высказать свои затаённые помыслы, у меня не возникало к нему брезгливости или какого-либо отвращения, тем более в свете последнего "благоприобретённого" опыта. Мне стало ужасно жалко его, но я никогда в жизни не двинул бы ни рукой, ни ногой, чтобы предпринять хоть что-нибудь. Кроме того, я совсем не представлял, как это сделать.

страницы [1] [2] [3] . . . [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Военные, Молодые парни, Вода: баня, река

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>