Горячая гей библиотека

Пацан (глава 3, последняя)

Часть 4

"А Светка? - впервые за время, проведённое с пацаном, у Витьки мелькнула мысль о жене. - Светка, блин... Как же она?" - подумал растерянно Витька. И вдруг он почувствовал, как это бывало порой с ним в далёком прошлом, свою совершеннейшую беспомощность: привычный для Витьки мир неожиданно дал трещину.

Не склонный к рефлексии, Витька воспринимал мир как нечто цельное и, никогда не задавая себе отвлечённых и потому ненужных вопросов, жил так, как ложилась карта. А карта ложилась так, как положено - жизнь Витькина складывалась сама по себе, и было всё в этой жизни понятно: школа, училище, армия, после армии - женитьба, работа. У Витьки были друзья-приятели, и, как все нормальные парни, он иногда выпивал, и Светка, как все нормальные жены, всегда, когда он приходил домой в подпитии, немного ругалась, а потом они всё равно ложились в постель, и мир вокруг опять восстанавливался. Витька успешно, без промаха, кидал свои "палки" - без перерыва, одну за другой, они о чём-то шептались, Светка что-то рассказывала, прижимаясь к Витьке мягким бедром, и жизнь продолжалась дальше: работа, рыбалка, поездки к тёще. Тёща держала для них, для него и для Светки, двух кабанчиков, которых они должны были к осени перевезти к себе, а к Новому году одного из них зарезать, и Витька по вечерам строил для этих кабанчиков небольшой сарай, и для сарая нужны были ещё доски. В общем, всё в этом мире было понятно, всё предсказуемо, и вдруг этот цельный, как монолит, мир дал трещину - жизнь неожиданно повернулась к Витьке новой, неведомой ему ранее гранью. Он приобрёл новое знание и, не зная, что теперь с этим знанием делать, вдруг ощутил, растерявшись, свою уязвимость.

Он стоял посреди двора и думал о Светке, которую он, несомненно, любил. Да и кого ему было любить ещё? Он любил Светку, потому что так легла карта, и легла эта карта удачно: Светка была домовита, заботлива, и хорошо с ней было в постели. "Что ещё нужно?" - думал Витька. И тут же он думал о пацане - чужом, совсем чужом пацане, к которому вдруг почувствовал он непонятную нежность и которому он так хотел понравиться. И эти два чувства - привычное чувство к жене и новое чувство к парнишке - никак не хотели совмещаться между собой в привыкшей к ясности Витькиной голове.

Эта непонятная ему двойственность казалось Витьке чем-то из ряда вон выходящим и даже более того - невозможным. Ладно, был бы он голубым, но он же, Витька, не голубой - не пидарас, как голубых по привычке ещё называли в станице, и этот парнишка, которого он натянул, - всего лишь случайность, и то, что он выебал его в жопу, и то, что он сам у него отсосал, ещё ничего, совершенно ничего не значит. Ну, понравилось ему в жопу - и что теперь? Хуй дрочить ему тоже когда-то нравилось, но он же не дрочит его сейчас. Так и это - всё ерунда и ничего ровным счётом не значит. А если не значит, тогда почему этот оттраханный в жопу пацан так неожиданно и глубоко, словно заноза, запал Витьке в душу? "В душу... и жопа здесь не при чём", - думал Витька, не находя ответа на свой вопрос.

Никогда не интересовавшийся однополой любовью, Витька не знал, что когда-то, много веков назад, однополая любовь считалась не просто естественной, а что она поощрялась, ею гордились, и в солнечной Греции мужчины, имея жён, любили при этом и красивых юношей, и эти две любви, как две стороны одной медали, совмещались между собой самым законнейшим образом. Ничего этого Витька не знал. Да и когда это было? Древняя Греция - солнечная страна, где мужчины, равноправно любя женщин и юнцов, жили в гармонии с собой и с миром, - нет, ничего об этом, как, впрочем, и о многом другом, Витька не знал и даже никогда не слышал.

Глухая тёмная ночь пеленала землю, обступала Витьку со всех сторон. Он невольно задрал голову вверх. Небо было усыпано звёздами, и Витька неожиданно для себя подумал, что нет этой звёздности ни конца, ни края. И, подумав так, он впервые в жизни вдруг остро почувствовал свою одинокость - не одиночество, а именно одинокость.

Монотонно и нескончаемо пели однообразную песню сверчки. Симпатичный пацан, словно посланец из другого мира, стоял перед мысленным Витькиным взором. Новое знание открылось Витьке, и хотя для многих и очень многих подобное знание было обыденным, и, обладая этим знанием, парни ложились в постель, чтобы дарить друг другу блаженство, и Витькино знание даже в сравнении со знанием многих и многих парнишек было ничтожно, тем не менее, для него, для Витьки, это знание оказалось избыточным. Это было знание о другой, совсем другой жизни, и Витька, думая о парнишке, вдруг совершенно внезапно и вместе с тем совершенно отчётливо понял, что эта другая жизнь никогда не будет его жизнью, и смутная, необъяснимая печаль легла на Витькино сердце.

Звёздная ночь висела над миром. Витька зашёл в сарай, плотно закрыл за собой дверь, зажёг свет. На мешках - там, где пацан и он попеременно лежали - было небольшое, оставленное их телами углубление. Да, вот здесь парнишка лежал, подняв вверх разведённые ноги, и две его булочки были распахнуты, разведены в разные стороны, и между ними пульсировал туго стиснутый нежный входик, и в этот входик...

Витька вдруг почувствовал, как возбуждается. Блин, надо было дать пацанёнку в жопу, чтобы он совсем перестал его бояться, а потом... потом его - ещё раз!

Член у Витьки стремительно встал - головка упёрлась в штаны, отчего они тут же взбугрились колом, и Витька, поддаваясь невольно возникшему - в третий, в третий раз! - желанию, чувствуя, как от внезапно охватившего его возбуждения сладко заныло в очке и вокруг него, рывком приспустил до колен штаны и, вытянув вперёд руки, мягко повалился на живот на то место, где было на мешках углубление... Перед тем, как покупать зерно, Светка мешки постирала, и всё равно сквозь грубую мешковину чувствовался лёгкий, едва уловимый запах степной пыли.

Травка зеленеет, солнышко блестит -
Парень наклонился, плавки приспустив,
И, подставив попу, терпеливо ждёт,
Когда Витькин хобот в дырочку войдёт.

Блин! Витька даже замер от удивления. Строчки сложились сами собой, совершенно легко, на одном дыхании, и это уже было совсем непостижимо - крыша у Витьки определённо ехала. "Ну, блядь... поэт!" - Витька и растерялся, и удивился одновременно, вспомнив вдруг, что в школе даже чужие стихи он заучивал с величайшим трудом.

Он лежал на животе с приспущенными до колен спортивными штанами, и зерно... сквозь мешковину зерно действительно пахло пылью, и ещё... ещё оно было тёплое и, как почудилось Витьке, пахло зноем. И Витьке вдруг представился звенящий полуденный зной, и берег речки, поросший ивами, и летающие над водой стрекоз... и они, он и пацан, в этом залитом солнцем мире. Пацан не умеет плавать, и он учит его. Они барахтаются в воде, весело, звонко смеются. Взлетающие вверх брызги искрятся на солнце, пацан смотрит на Витьку влюблёнными глазами и, делая вид, что тонет, то и дело обхватывает его за шею, прижимаясь губами к щеке. Витька выносит смеющегося, дурашливо вырывающегося пацана на берег - на зелёную шелковистую траву. Пацан становится к нему задом, и, приспуская с него плавки, Витька видит перед собой - между двух раскрывшихся, распахнувшихся булочек - туго стиснутый входик. Пацан замирает, шире разводит колени и, подставив попу, терпеливо ждёт...

Тело Витькино содрогалось. Сунув под живот сложенные лодочкой ладони и вставив в них окаменевший член, Витька судорожно сжимал ягодицы, сопел, упираясь щекой в мешковину, ноги его дёргались, конвульсивно вздрагивали, лопатки ходили ходуном, мышцы играли, перекатывались под загорелой кожей - Витька мысленно ебал пацана, и всё его тело сладостно, неостановимо содрогалось, приближая желанный оргазм. Сперма брызнула на ладони, тяжело дыша полуоткрытым ртом, Витька изо всех сил судорожно сдавил, сжал ягодицы - и обессилено замер, кончая.

Какое-то время он лежал, не шевелясь, не вынимая из-под живота рук. "Блин, ну и ночка - сплошные приколы", - устало и уже спокойно, чуть отрешённо и в то же время не без издёвки над собой подумал Витька, переворачиваясь на живот. Руки были липкие. Витька потянулся за трусами и только тут сообразил, что он даже не знает, как пацана зовут.

Вытирая трусами руки и живот, он мысленно усмехнулся: "Да, весело получилось - нечего сказать. Пацан, конечно, никому ничего не расскажет, он будет молчать - о таком пацаны не болтают, и всё остаётся шито-крыто... если, конечно, это не обнаруживается случайно. А кто теперь обнаружит? Очко ему я вроде бы не порвал, - Витька внимательно рассмотрел трусы, вспомнив, что он давал их парнишке подтереться между ног; крови на трусах не было. - Завтра их постираю... А этому другу своему, Славику, он, надо думать, что-нибудь наплетёт - не маленький... в рот натянул меня, как пидараса", - как-то легко подумал Витька.

Он тут же мысленно вновь усмехнулся: "И правильно сделал, что натянул: нечего было рот открывать! И в жопу меня натянул бы тоже, если бы я ему жопу подставил... А как зовут его - не спросил... Может, оно и к лучшему. Говорят же: не в свои сани не садись - в чужих санях далеко не уедешь... А значит, тема закрыта, - натягивая штаны, подумал Витька, и мир удивительным образом снова обрёл для него утраченную на какой-то миг цельность. - Да, к субботе должна вернуться Светка... и крем нужно положить на место... А насчёт досок завтра можно будет узнать на пилораме", - подумал вдруг Витька, закрывая сарай.

Глухая ночь пеленала станицу - всепоглощающее безмолвие царило над миром, и лишь нескончаемо пели свою монотонную песню невидимые в ночи сверчки. Витька прислушался к этому пению, чуть постоял и, неожиданно задрав голову, посмотрел на звёзды, подумав, что гвозди тоже кончаются, а значит, нужно будет ещё прикупить гвоздей... Жизнь продолжалась.

страницы [1] [2] [3] [4] [5]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Молодые парни, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>