BlueSystem >
Горячая гей библиотека
ПончикиВ одной знакомой улице
Я помню старый дом
С высокой старой лестницей,
С завешанным окном...
Там огонек таинственный
До полночи светил...
Ах, что за чудо девушка,
В заветный час ночной,
Меня встречала в доме том
С распущенной косой...
Как не по-детски пламенно
Прильнув к устам моим,
Она, дрожа, шептала мне:
"Послушай, убежим".
Иван Бунин
Какие чудесные стихи и рассказ Ивана Бунина! Недавно, когда я проезжал на троллейбусе
по Ленинскому проспекту и подъезжал к гостинице "Академическая", я вспомнил эти стихи и тут
же вышел. Вернее, меня какая-то неведомая сила подняла с места и вынесла прямо на остановку
перед гостиницей. Почему я вышел, и при чём здесь стихи Бунина? Сразу было всё непонятно,
тем более что это был второй корпус гостиницы, и здесь я бывал очень редко... Закурив и
оглядевшись, я увидел людей, спешащих в переход, стоящих на остановке и, как казалось,
ждущих чего-то из глубины светлого, по-летнему тёплого и как бы улетающего вдаль чудесного
коридора проспекта... За этим вторым корпусом находился, сейчас невидимый, первый, и я
всё вспомнил и понял, при чём были здесь стихи... За этим первым корпусом почти сразу
когда-то начиналась небольшая улочка двухэтажных домов, доставшихся Москве ещё с царских
времён. Тогда, на фоне только что отстроенной этой гостиницы, они казались всем очень
старым и ветхим пережитком. Ветхими из-за своих деревянных вторых этажей с дымовыми и
чёрными от сажи трубами, скрипучими лестницами и узкими, как щели, дверьми и ещё из-за
разросшейся густо сирени и старых бабок, похожих на эти дома и сидевших на лавках около
них, казалось, вечно. А впрочем, чудесное тогда было время. Мне шёл восемнадцатый год,
и я, приезжая каждый день из пригорода в переполненной электричке на Ленинградский вокзал,
бросал медный пятак в турникет метро и входил в его вестибюль, там я выпивал стакан
виноградного сока, и меня медленно уносил эскалатор на кольцевую линию до станции
"Октябрьская". Потом я переходил переходом на саму площадь, чтобы выйти на свою Мытную
улицу. Я шёл по ней почти всегда, в любую погоду пешком до Даниловского рынка, чтобы потом
попасть в низкий и без окон подвал - на свои курсы. По дороге, на площади, у кособокой
деревянной палатки с огромным внутри неё и видимым с площади всем пончиковым аппаратом я
успевал выпить стаканчик кофе и съесть с десяток маленьких, горячих, посыпанных пудрой
пончиков. Пончики были горячие, жарко-душистые от масла и посыпанные через сито
изумительной, самой сладкой, как мне казалось тогда, сахарной пудрой. Помню, была
зима! Холодный сок в метро. Быстрый спуск на станцию. Метель, холод и пончики... И был
Веня - Вениамин! - он жил здесь недалеко, в тех самых старых домах. Он снимал у древней и
глухой старухи, на втором его этаже, комнату и жил в ней со своим другом,
шофёром-дальнобойщиком. Ах, что за чудо был этот Веня! Он, бросив свою очень обеспеченную
родню где-то в Вышнем Волочке, сам всё здесь, в Москве организовал и с помощью своего друга
окончил один институт, а тогда уже и второй - иняз - и собирался уезжать за границу. Вот
тогда-то я с ним и познакомился у той самой палатки с пончиками. Мела метель, и ветер сдувал
с крыши палатки снег, развевая его, как прах, по пустынным улицам и улочкам Москвы,
закручивал его в пушистые клубки и уносил дальше, в смутную от метели глубину. Я стоял
один, ел пончики, пил кофе и старался, чтобы ветер и метель не унесли меня вместе с ними
туда же... А потом мы уже вдвоём шли, поворачиваясь спиной к ветру... шли к нему в
гости... И потом много раз, когда его дружок уезжал в очередной свой рейс, я тайно
прибегал в тот подъезд и не звонил, а тихо стучал в окно его комнаты, выходившей вместе
со стеной прямо на деревянную, с выбитой третьей ступенькой лестницу. Заслышав его
торопливые шаги и тихий скрип открывающейся двери, я кидался к нему на шею, и мы,
обнявшись, крадучись, пробирались по тёмному и холодному коридору к нему за перегородку,
где находилась его комнатушка. Я, с мороза, ещё весь в снегу и холоде, быстро и
нетерпеливо скидывал с себя пальто, шарф, шапку и прижимал его к себе, после чего мы
падали, тихо хохоча, вместе с ним на железную, в завитушках у изголовья кровать. Потом
были вино, картофельный салат из соседней кулинарии, горячие сосиски, красные яблоки и...
светлая, томящая всё тело истома... Сладкие, как сахарная пудра на пончиках, его губы,
чуть прохладные и нежные, как бы остужали мой юношеский пыл. И мы потом, забравшись
под большое и тёплое одеяло, лежали и мечтали о том, что я должен буду обязательно приехать
к нему за границу. Куда? Он ещё пока не знает! Но приехать я к нему обязательно должен.
И что он ещё купит там большую белую машину, а мне красный шарф и большую шляпу, и что
у нас там будет огромная квартира с бассейном и слугами из негров. И всё это будет очень
скоро, и... От этих мечтаний и наших тёплых, податливых на любую ласку тел, казалось
(нам обоим), слышавших любое прикосновение друг к другу, и от избытка эмоций, красивых
слов и таких бесконечных поцелуев - и у него, и у меня на глаза наворачивались слёзы
умиления, радости, любви. И я, закрывшись с головой одеялом, старался сберечь и его,
и себя, и наше с ним счастье - сберечь от стужи, от вьюги, зло завывающей за окном и
в бессилии шевелящей ситцевой занавеской на промёрзшем окне нашей мечты... Вот
почему я вспомнил стихи Бунина - там было всё так же, но... Потом, той же весной, я
провожал его, Вениамина, на аэровокзале. Мы бежали с ним, опаздывая на автобус,
отходивший в "Шереметьево", и он, уже последним заскочив в него, крикнул мне что-то
прощальное. И всё! Растаял в чёрных, как и его глаза, блеснувших окнах уже отправляющейся
машины. С тех пор я никогда не видел его, и ничего о нём не знаю. Там, в рассказе
Бунина, у них на столике шевелилась корочка кожицы от сыра и ситцевая занавеска, а вот
у меня на всю жизнь остались самые сладкие о том времени воспоминания - сладкие, как та
сахарная пудра на тех наших пончиках...
Этот гей рассказ находится в категориях: Любовь и романтика, Молодые парни
Вверх страницы
>>>
В начало раздела
>>>
Прислать свой рассказ
>>>
|