BlueSystem >
Горячая гей библиотека
Серый пепелЧасть 1 Я не помню, сколько мне было лет, когда я с ним познакомился. После нашего рождения счёт
идёт на месяцы, потом на годы. Но ближе к сорока годам в памяти, словно ржавчина,
преимущественно остаются прихоти погоды. Когда я с ним познакомился, была зима.
Меланхолично падал снег большими лохматыми хлопьями, доказывая, что нет никакой разницы
между тротуаром и дорогой, между дорогой и небом. Кажется, я шёл от табачной лавки до
своей машины, когда позади он окликнул меня чужим русским словом "господин". Я медленно
повернулся к нему в смущённой улыбке. - А вы не угостите меня сигаретой? - спросил он
нараспев. Он был на сантиметр выше меня. Худощавый, особенно от того, что прятал руки в
узких карманах джинсов, которые чёрт знает на чём держались. Было заметно, что волосам
цвета спелой вишни он уделял много времени, и теперь они благодарно длинной чёлкой
полностью закрывали его левый глаз. Сверху тиарой лежали пушистые хлопья снега. Я
молчал выудил сигарету из пачки и осторожно поинтересовался: - А вам есть восемнадцать?
- Есть! - ответил он с налётом обиды. - Могу паспорт показать. - Показывайте! -
сказал я и отправил предназначенную ему сигарету себе в рот. Он сделал настолько лёгкое
и неуловимое движение плечом, что рюкзак за его спиной словно сам съехал с руки. В нём он
копался одной рукой, не переставая смотреть на меня. Вот он достал паспорт, развернул его,
но не протянул мне, а поднёс его к своему виску. - Вуаля! Алексей. Двадцать один
год. Я выудил вторую сигарету и небрежно протянул ему. Он спрятал паспорт и взял
сигарету. Посчитав, что его просьба выполнена, я подошёл к своей машине, когда снова
услышал позади себя: - А вы не подбросите меня до работы? - А вы работаете? -
вырвалось у меня. Он кокетливо склонил голову набок, и чёлка шторкой прикрыла второй
глаз: - Представьте себе такую странность! - Ну и где же? - На 8-е Марта. Я не
верил ему. Я не верил, что он курит, я не верил, что он работает, не верил, что я ему
понравился. Но меланхолично падал снег, превращая обычный четверг в волшебный канун
какого-то счастья. - Залезайте, - ответил я ему, в общем-то, незнакомому человеку.
Снова по велению невидимого движения съехал с плеч рюкзак, и он запрыгал к моей машине.
Тогда я впервые обратил внимание не его несуразность. Когда он садился в машину, он
хватался руками за кресло и бардачок, с трудом разрешая конфликт, который неожиданно
возник между его телом, заполнившим весь передний пассажирский отсек, и ногами в белой
бахроме снега. - 8-е Марта, 8д. Это Мытный двор, - кокетливо сказал он, когда устроился
на пассажирском кресле. Я ошалело смотрел на этого человека, понимая, что сейчас он не
просто комично залез в мою машину, а с ногами залез в мой мир. Смотрел я на него долго,
понимая, что просто так я от него уже не отделаюсь. Мою задумчивость он понял превратно,
словно я не знаю дороги. - Можно поехать по Малышева, можно - по Ленина... - Я знаю,
где это, - перебил я его и невольно улыбнулся странным стечениям обстоятельств. Когда я
остановился у Мытного двора, он неожиданно тыкнул мне: - Купи копчёной курицы: вечером
сделаем салат. Я работаю до девяти. Вот мой телефон - в девять позвони мне! Он передал
мне клочок бумаги, на котором взрослым, не его почерком был набросан номер телефона. Он
вылез из машины куда более изящно, чем садился в неё. Я хмуро проводил его взглядом и
откинулся на спинку кресла. "Вот это номер! Каков, а! Купи да позвони!" Я ехал
домой и усмехался то над ним, то над самим собой. Конечно же, я не позвоню ему. Какие планы
у меня на вечер? Маркес! Вот и отлично! Никаких куриц и тем более петухов! Но Алексей
не выходил у меня из головы. С мыслями о нём, словно с шлейфом из парфюмерного магазина, я
зашёл домой. Тщательно вымыл руки и завалился на кровать. Теперь казалось, что он уже
побывал у меня дома - в прихожей, в ванной, и вот теперь лежит с мной в постели. "Да не
буду я ему звонить!" - со смехом убеждал я потолок своей комнаты, который немигающими
глазами психолога смотрел на меня сверху вниз... Я заехал за ним в начале десятого.
Когда Алексей переступил порог моего дома, вся его непринуждённость, с которой он махал
руками в моей машине по дороге ко мне домой, исчезла. Он забился в угол, опустив рюкзак
перед собой, и чего-то ждал. Я вопросительно посмотрел на него и сказал: - Чего
замер? Раздевайся, проходи! - Раздеваться совсем? - поинтересовался он.
- Безусловно! - пошутил я. Пошутил так пошутил. Он разделся догола. Я собирал скромный
ужин на стол, когда он появился передо мной в чём мать родила да в чём отец зачал. - Я
пошутил, когда сказал, что раздеваться надо совсем. - Да? - удивился он. Он небрежно
окинул взглядом своё худощавое тело и ответил невпопад: - Мне так нравятся твои духи!
Как они называются? - Лёша! Надень трусы. Помой руки и садись за стол! - отчеканил я.
- Ладно! - он повернулся ко мне свей вкусной попой и скрылся в ванной. Я уже
усомнился в необходимости ужина, но продолжал накрывать стол: пусть он послужит хотя бы
декорацией. Он вернулся в трусах, хотя уместнее было бы назвать их трусиками, и с
чистыми руками, дважды повертев их передо мной. За столом он нёс такую ахинею, что я от
удивления съел больше, чем хотел. Он же не только не вспомнил про курицу, которую я не
купил, но даже не притронулся к еде, удостоив чести лишь пару листиков пекинской
капусты. Через полчаса, устав не столько от его болтовни, сколько от того, что я
сдерживал себя, как бы не завалить его в постель, я предложил ему сигарету. - Я не
курю, - отмахнулся он. - Зачем же ты сегодня стрелял у меня сигарету? - спросил я
резонно. - Ты знаешь, - ответил он. - Когда я тебя увидел, моя попа так сладко заныла,
что я непременно захотел, чтобы ты с ней познакомился поближе. При всей комичности его
слов это прозвучало честно. Впервые за вечер я нашёл в нём хоть что-то логичное. В его
возрасте и я знакомился отнюдь не по велению сердца. Он прошёл в коридор, где снял с
себя трусики, и поманил меня указательным пальцем. Попа его была гостеприимной. Гладкая,
шёлковая, с податливым входом вовнутрь. В наше первое занятие любовью он сразу дал имя
моему половому члену, окрестив его "заправочным пистолетом". Я не выношу эпитетов половым
органам, но все последующие занятия любовью стали заправкой, во время которой я заправлял
его своим семенем. И он приходил в дикий восторг, когда я вынимал из него свой член и
стряхивал капли, почти тем самым движением, с каким обычно водители вынимают заправочный
пистолет из бензобака автомобилей. Сам он испытывал исключительно анальный оргазм. И я,
прежде бывший редким свидетелем этого явления, теперь наблюдал его всякий раз, неважно в
какой позе парень находился - на спине ли, на животе или верхом на мне. Его половой член
был невелик, но мне нравилось его гладить и оголять головку, из которой хлебосольно текла
смазка, играющая бликами ночника. Но во время занятия любовью он никогда к нему не
притрагивался. Его член сам вздымался и несколькими залпами палил по сторонам. Перед
сном - заправка. Утром - дозаправка. С его лёгкой руки настоящие автозаправки приводили
нас в лёгкое возбуждение, и всякий раз, когда я заправлял свой автомобиль, он произносил
заговорщически: - Меня тоже сегодня нужно заправить. Его желание секса было
поразительным для меня. Я считал, что в свои двадцать я часто занимался сексом и столь же
часто мастурбировал. Но всё моё "часто" меркло перед его непрестанным "заправь меня". И с
ним я порой отказывался от занятий любовью, отмахиваясь шуткой, что "топливо не завезли".
Он хмурился и тупым карандашом, который жил в недрах его спортивной сумки, зачёркивал в
моём календаре дни, когда заправиться не удавалось. После занятий любовью я уходил
курить на кухню, а он шёл за мной, шлёпая босыми ногами по ламинату. Он обнимал меня,
словно мы давно не виделись, и кашлял от табачного дыма. - Если тебе не нравится, не
стой со мной, - говорил я. - Мне всё нравится, - отвечал он и иногда добавлял: - Дождь
пройдёт и смоет пепел твоих жгучих сигарет... Я гладил его по мягким волосам и смотрел
на его нагое отражение в тёмном незашторенном окне. Мне нравилось, что в нём отражалась
его вкусная попа, а не болеющие ветрянкой высотки, беспорядочно покрытые оспинами
светящихся окон. После я тушил сигарету, а он выпрямлялся и, словно гимнаст, прыгал
обратно в постель в какой-нибудь нелепой позе, непременно промежностью кверху. Иногда от
этого я возбуждался, и вместо того, чтобы лечь спать, мы снова занимались любовью. Он
был выдумщиком. Для самых разных вещей и действий у него находился какой-нибудь неумный,
но забавный эпитет. Секс - это заправка. Минет - чистить заправочный пистолет. Кушать -
щекотать кишки. Ходить в туалет по-большому - подумать о жизни. Он мог проспать работу,
но он ни разу не просыпал мою утреннюю эрекцию. И спустя полгода утренний минет в его
исполнении уже прочно вплетался в мои сны, в которых я кончал в последний раз, наверное, в
период юношеских поллюций. Несколько раз, из праздного любопытства, я заезжал к нему на
работу. И всякий раз находил, что он смотрится весьма органично среди пончиков, круассанов
и кармашков. Он сам был десертом в своих бежевых джинсах, которые цеплялись за крылья
подвздошных костей и потому не спадали. Он не прятал нашего знакомства, и его "привет"
было самое сладкое, что предлагала эта кофейня. Он сам готовил мне раф-кофе, и я
поражался, насколько он проворный, насколько его движения точны и выверены, и с каждым
глотком горячего кофе огорчался, отчего же он не кружит так же дома возле плиты, готовя
для меня ужин или завтрак? Всё, что я покупал, шло за счёт заведения, и, видя удивлённые
взгляды его напарников (подобных ему парней), я спрашивал его об этой странной
щедрости. И он отвечал, что, конечно, всё он оплачивал сам после моего ухода, а своим
коллегам объяснял свои поступки до безобразия прозаично - "это мужчина всей моей мечты".
Да, именно мечты, а не жизни. А мечта, видимо, у него действительно была одна. На все
мои расспросы о его планах и чаяниях он отвечал, что ничего не хочет, ибо он нашёл меня,
и пусть кто-нибудь, наконец, скажет Земле, чтобы она уже перестала носиться вокруг Солнца:
всё уже свершилось. - Дождь пройдёт и смоет пепел... - говорил он. - Какой пепел? -
я не понимал его. Он не отвечал, а только беззвучно шевелил губами. Из всей одежды
он предпочитал только шейный платок. Им он небрежно обматывал свою шею и нагой деловито
сновал по моей квартире. С трудом, наполовину с подзатыльниками, я приучил его к шортам, но
он их приспускал до неприличия низко или вовсе заводил резинку под мошонку и так и ходил с
мужским достоинством навыпуск. Я настолько привык к его наготе, что одетым он казался мне
уже совершенно другим человеком.
страницы [1] [2]
Этот гей рассказ находится в категориях: Любовь и романтика, Мужики и молодые
Вверх страницы
>>>
В начало раздела
>>>
Прислать свой рассказ
>>>
|