Горячая гей библиотека

Первые 6 дней каникул

Часть 1

Эйфория, которая лавой накрыла меня после последнего сданного экзамена, злобно зашипела и превратилась в бесформенные каменные глыбы после известий из дома. Родители разводились. Никто не ждал от меня роли арбитра в разборе прогорклых разногласий отца и матери, но все родственники, и даже те, кто видел меня два раза в жизни, решили, что мне лучше пожить не с родителями из-за "такой беды". Звонила мать и смертельно усталым голосом умоляла меня не противиться решению родных. И я подчинился, хотя на лето у меня были совсем иные планы.

Но оказалось, что решение родных никак не соотносилось с "той бедой", ибо мне надлежало вернуться не домой, а уехать к маминой сестре, которая жила в ещё большей глуши, чем мы, а та, в свою очередь, должна была переехать к нам домой, оставив меня наедине со своим мужем. Муж же работал с утра до вечера, так что по двенадцать часов в день я был предоставлен сам себе. Присматривать за мной остались лишь помидоры, прильнувшие к стеклу теплицы, словно действительно внимательно наблюдали, чем я занимался.

Со Стёпой - мужем маминой сестры - мы, скорее, друг другу не понравились, хотя при прочих обстоятельствах я бы нашёл его весьма интересным. Он был старше меня лет на пять-семь, с желтовато-смуглым, но не болезненным цветом кожи, в хитрой одежде, которая выдавала его худощавость за нормальное телосложение. Ходил он и выглядел так, словно у него только что-то отобрали топор, и теперь он не знает, чем занять руки. Под густыми и ровными, как края малярной кисти, бровями таились два источника колючего взгляда. И смотрел он не прямо, а исподлобья, отчего казалось, что следующим его действием будет нападение.

Он недавно вернулся из армии, о чём мне намекнула его фотография в старомодном серванте, где был запечатлён точно такой же человек, нисколько не украшенный фотографическими хитростями. Словно вот он только что вылез из серванта и пошёл на работу. Мы не пожали друг другу руки, и даже невербальное "привет-здрасти" вышло хуже, чем у людей, которые в толпе признают в тебе знакомого, но в последний момент понимают, что ошиблись.

Тётка, очень похожая на мою мать, с первых минут общения превратила развод родителей в трагедию, ко всему прочему отвратительную от того, что сама была разведена. От этого сходство с матерью быстро улетучилось. Даже когда она уезжала, её профиль в окне машины был обезображен всякой чепухой, которая звенела её голосом в моих ушах. Во мне она вызывала дикие приступы скованности и желание скорее от неё избавиться.

Дом, незамысловатый огород и вонючий хлев были исследованы мной вдоль и поперёк за два дня. Единственным развлечением оставалась река с крутыми, словно обрезанными берегами, в которой я купался голым и голым же бродил по некстати каменистым мелям.

И вот, в третий день, когда я был готов умереть от жары и скуки, одинаково изнурительных, я случайно обнаружил узенький тенистый проход между туалетом и забором, поросший травой. Он вывел меня в тупик два на два метра. Ничего примечательного в этом тупике не было, кроме тени от яблони. С одной стороны ровно, брус к брусу тянулась стена бани, с двух других - серые высохшие доски забора и сарая. С четвёртой же стороны - кривые, словно из лихолесья, доски туалета. Под одной из них я приметил аккуратно сложенную в несколько раз бумагу, которую, казалось, и спрятали от посторонних глаз, но оставили так, чтобы без труда её извлечь. Я выудил свёрток и развернул.

Я не поверил своим глазам и долго всматривался. Это был цветной журнал с тонкими глянцевыми страницами не то на польском, не то на чешском языке, с выцветающими фотографиями, на которых мускулистые красавцы, в военной форме и без формы совсем, в разных позах занимались сексом друг с другом. Вот это сюрприз!

Я пролистал весь журнал. К одним фотографиям шли короткие подписи, другие шли вперемежку с длинными столбцами мелкого текста, испещрённого надстрочными знаками. На всех фотографиях были военные со стволами - оружейными и эрегированными - снятыми в таких ракурсах, о которых даже я, студент медицинского университета, пролиставший тысячи страниц анатомических атласов, и не подозревал.

Я посмотрел в проход тупика, потом стянул с себя шорты с трусами и стал листать журнал снова. На семнадцатой странице, где молоденький солдатик делал минет офицеру, я кончил.

Журнал придал смысл моему существованию в этой глуши. На следующий день я отправился в тайный тупичок, чтобы ещё раз посмотреть, как офицеру делают минет. Когда я пробрался к журналу, меня ожидал второй сюрприз. Я прекрасно помнил, что вчера я заложил журнал за доску с двумя, словно простреленными пулями, дырками от сучков, но сегодня он был спрятан за другой доской, ровной, щетинистой. Журнал брали. Но кто? Кто?

Я посмотрел в просвет прохода. Стёпа? Стёпа?!

Впрочем, два варианта: Стёпа или не Стёпа. Если не Стёпа, то кто? Соседей я не то чтобы не видел, но и не слышал. Но даже если и так, кому придёт в голову хранить порнографический журнал в чужом огороде? Мысли сходились к личности Стёпы, но чем больше они сходились, тем отвратительнее они мне казались.

Ничего не решив для себя, я сунул в разворот семнадцатой и восемнадцатой страниц сухой лист яблони. Если журнал возьмут - лист выпадет.

Утро следующего дня началось с инспекции журнала. Проигнорировав завтрак, который Стёпа оставил для меня, я выбежал в огород и на цыпочках засеменил к туалету. Обогнув его, я протиснулся в тупичок и аккуратно извлёк журнал из-за доски, который, казалось, лежал так же, как и вчера. Я начал спешно листать страницы с уже знакомыми парнишками. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать... На развороте всё так же рядовой, покорный и голый, в кирзовых сапогах и ремне, держал во рту член офицера. Яблоневого листа не было. Я внимательно посмотрел под ноги в надежде найти лист и даже оглядел стены тупика в поисках каких-то улик, но ничего не нашёл. Впрочем, этого было достаточно, чтобы понять, что не я один листаю этот журнал.

И сразу, почуяв родственную душу, я подумал, что если Стёпа пялится на фотографии голых парней, то надо ему предъявить настоящего голого парня. План созрел быстро. Коль скоро я занимаю гостиную, которую Стёпа каждое утро пересекает несколько раз, лягу спать обнажённым и умышленно скину на пол одеяло. Что должен будет делать Стёпа, я ещё не знал, но смутно догадывался.

Перед сном я разделся догола и стал настраивать себя проснуться чуть раньше Стёпы.

Ночью мне снилась теплица, в которой я в одной рубахе на голое тело протирал своими трусами незрелые зелёные помидоры. Некто стоял в дверях и дивился моей причуде, но я со знанием дела утверждал, что это идёт помидорам на пользу, - они от этого краснеют. И всё отворачивался от этого наблюдателя, словно стыдился того, что я без трусов.

Проснулся я раньше Стёпы. Дабы быть во всеоружии, я лёг полубоком, выперев голую попу на край дивана, накрыл углом одеяла ноги, а остальную часть художественно скинул на пол. Пропихнул мошонку между бёдрами, чтобы была видна, и благоговейно замер, изобразив седьмой сон на небесах.

Впрочем, сна как и не было. До тех пор, пока в Стёпиной комнате не послышались шорохи и скрипы, я передумал много дум и даже ту, которая вопрошала, отчего развод родителей меня донимает меньше, чем вопрос, кто из нас со Стёпой второй гей, если первый - это я?

К шести утра кровать Стёпы заскрипела. Она скрипела удивительно долго, с небольшими паузами, и не было похоже, что человек, лежащий на ней, встаёт. Скорее, он пытался встать, но не мог. Наконец, пружины облегчённо вздохнули с торжеством фортепианных струн, и я услышал глухие шаги. Я их слышал почти каждое утро, ибо Стёпа был рабом своих привычек: он не только делал одно и то же, но делал это строго по времени и с одинаковым шумом. Но в это утро его шаги погасли, едва он переступил порог спальни. Мне не составило большого труда понять, что моя нагота внесла сумбур в его по-армейски выверенную повседневную жизнь. Наступила тишина. Во мне всё ёкнуло от одной мысли, что он замер при виде моей голой попы и теперь ласкает её взглядом. Вот уже десять секунд, как Стёпа должен быть на кухне. Вот уже пятнадцать секунд, как вода должна литься в электрический чайник, страдающий белой накипью изнутри. Вот уже двадцать пять секунд, как должна бухнуть дверь в прихожей, чтобы Стёпа сходил в туалет помочиться, слегка покачиваясь в разные стороны спросонок. Но ничего этого не происходит.

Мне казалось, что времени прошло значительно больше, чем минута, спустя которую на кухне скрипнула половица. А дальше Стёпу словно подменили. Воды в чайник было налито меньше, чем обычно. Дверь в прихожую не бухнула, а просипела. Радио оставили молчать. Холодильник, радостно гремевший стоявшими в обнимку бутылками, не открыли. Стул не отодвинули от стола, и он не прорычал сердито по полу. Чайной ложке пригрозили, и она не звенела в кружке с кофе, а жалобно тинькала. Всё, чему в это утро запретили стучать, греметь, бренчать и звенеть, заполнила тишина. И тишина эта странным холодком обдавала мою обнажённую попу. Я это чувствовал.

После того как за окном растаял звук отъезжающей машины Стёпы, я окончательно сбросил одеяло и долго с удовольствием потянулся. В голове рождался план следующей провокации. Сначала это были идейки с улыбками и многозначительными взглядами, но хотелось чего-то большего и откровенного. Думал выстирать своё нижнее бельё и демонстративно развесить его во дворе. Я уже осматривал поленницу в поисках укромного места, откуда я буду наблюдать за сценой Стёпа-и-трусы, когда сама поленница натолкнула меня на мысль о бане.

Баня? Что может быть лучше!

Уходя на работу в семь часов утра и приходя домой почти в восемь вечера, Стёпа окончательно и бесповоротно убедил меня в успехе моей утренней интриги тем, что пришёл домой в шесть часов. Я почти испугался, увидев его во дворе, когда выходил из уже жарко натопленной бани. Он смотрел на меня странно, с немым вопросом.

- Я баню затопил. Пойдёшь? - спросил я.

- Сегодня среда, - неопределённо, с лёгкой укоризной ответил он.

- А вы по средам не ходите в баню?

Стёпа ничего не ответил. И тут я впервые заметил метаморфозы, которые с ним произошли. Тот меланхоличный мужик, который встретил меня в первый день, исчез бесследно. Вместо него стоял симпатичный парень, который был растерян с ног до головы и внимательно смотрел на меня липким взглядом. Тёмная гладь в глазах тронулась и вот-вот сменится озорными ручьями.

- Ладно, один пойду, - бросил я сухо в попытке скрыть удивление, граничащее с радостью.

Стёпа никак не намекнул, что, может быть, он присоединится ко мне, и я, из желания его раззадорить, по пути в дом снял рубаху и шлёпнул резинкой шорт о живот.

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>