Горячая гей библиотека

Лёка

Часть 2 (последняя)

Данькину реальность частенько посещал и его лечащий врач, разделяя с ним радость, поэтому, когда Алёша приходил с апельсинами и соком проведать больного, его вежливо отшивали, ссылаясь на очередное обострение у пациента.

- Какое такое обострение? И почему нельзя повидаться, если Даня не буйный? - возмущался Лёха.

- Понимаете, у Даниила не один, а несколько сложных диагнозов. Сейчас у него депрессия. Никого не желает видеть, и вообще, он сейчас спит, - говорил молодой лечащий врач, и Лёшка видел, что тот нагло лжёт, ведь Даня всегда был общительным и добрым, он просто не умел злиться или ненавидеть.

Когда Алёша всё-таки настаивал на встрече, доктор с издёвкой делал вид, что не догадывается, что они партнёры:

- А вы ему кто? - и тут же, не дожидаясь ответа, добавлял. - Сейчас для пациента будет целесообразным видеться только с самыми близкими родственниками. Друзьям нельзя.

- Я самый близкий, можете у Дани спросить.

- Молодой человек, идите домой, - говорил с ехидной ухмылкой доктор, а потом добавлял по-хамски, - у него таких близких - вагон и маленькая тележка. Можете оставить гостинцы медсёстрам, они передадут.

Потом в больнице случился скандал.

В отделении была какая-то проверка, и в самый разгар её работы, посреди рабочего дня, из своей палаты вышел Даня и направился прямо к своему лечащему врачу, стоявшему в окружении нескольких членов комиссии. Что там в голове у Дани замкнуло - неизвестно, но, не обращая внимания на посторонних, Даня привычно опустился перед своим ангелом в белом на колени и попытался действовать по привычному сценарию, однако ангел в белом почему-то оттолкнул его и сделал вид, что они не настолько близко знакомы.

- Тебе ведь всегда нравилось! - искренне удивлялся Даня. - Давай, сделаем это вместе, и потом я исполню для тебя "Аве Мария", а ты будешь плакать, как тогда ночью. Помнишь?

Тут Даня, совершенно не понимая эмоций застывших в недоумении и ужасе окружающих, шустро спустил свои штаны на резинке, достал набрякший увеличившийся член и начал ловко мастурбировать у всех на глазах.

- Давай же! - снова обратился он к изменившемуся в лице, красному, покрывшемуся испариной доктору. - Ну, давай, кончим вместе! Ты же сам говорил: "Окропим скучную реальность фонтаном радости, сбрызнем праздником унылые серые будни!"

Первыми от шока отошли члены комиссии, которым перспектива быть "окроплёнными фонтаном радости" почему-то не понравилась, и они начали громко кричать и возмущаться, тогда главврач сам - лично - оттащил в сторону упирающегося Даню и передал его в руки подоспевших санитаров.

Чтобы оценить масштаб бедствия в отделении и выявить охват им медперсонала, проверяющие дали Дане целую кипу фотокарточек сотрудников отделения и попросили показать тех, с кем он успел "разделить радость". Даня простодушно и честно отделил зёрна от плевел, выбрав из пачки несколько фотографий - своего лечащего врача и всех дежурных ночных санитаров, кроме одного санитара-сектанта, который всегда плевался на Даню и даже поколотил однажды, когда тот слишком настойчиво приставал к нему. Оказавшиеся в этой могучей кучке без лишнего шума ушли по собственному желанию вместе с главврачом, не обеспечившим порядок в отделении.

А Дан? Он всегда был особенный, просто окружающие не понимали, что у него совершенно иная реальность. Его часто посещали мысли о самоубийстве, поэтому он придумал для себя гениальное правило: нельзя размышлять, нужно просто жить минута за минутой и никогда не думать о будущем. А чтобы заставить себя оставаться в живых, он представлял будто уже давно умер и теперь наблюдает за всеми со стороны. Гениальное изобретение Даньки "жить понарошку", было давно открыто психологом П. Жане как диссоциация - позиция психологической защиты от избыточных непереносимых эмоций. Но Даня не знал медицинских терминов, он просто спасался, как мог, погружаясь в свою воображаемую реальность.

- Такое изменённое состояние сознания кажется ужасным, но если рассуждать чисто гипотетически, то, может быть, Даниилу не так уж и плохо, - успокаивал Алёшу новый лечащий врач, - там, в своей реальности он не знает ни злобы, ни ненависти, ни обиды, а только покой и радость.

Лёша тосковал и даже плакал, он продолжал приходить к любимому, только ему уже не было места в Данькиной реальности, потому что болезнь быстро прогрессировала и через некоторое время он перестал узнавать даже его.

- Даниил почти ничего не помнит, и со временем ему будет только хуже. Простите, Алексей, это больно, но вас он скорее всего тоже никогда не вспомнит. Он вообще сейчас как чистый лист бумаги, - предупреждал врач.

Но Лёха продолжал приходить к Даньке каждый день: то с утра забежит, то в обед вырвется, а чаще - вечерами. Мыл, ухаживал за ногтями, расчёсывал длинные каштановые волосы и читал книжки. Лицо Дани ни разу не оживилось, на нём вообще не отражалось никаких эмоций. Один раз Лёха специально больно дёрнул расчёской по спутавшимся волосам, чтобы заставить его закричать или как-то проявить реакцию на боль. Никакой реакции. И ответов на свои многочисленные вопросы Лёха никогда не получал. Тонкие бледные губы лишь поджимались от прикосновений или ласк, которыми Лёха пытался расшевелить любимого.

Однажды тёплым летним вечером Алёша повёл Даньку на прогулку по саду. Пока они шли по аллее, Лёха рассказывал любимому, как прошёл его день. Он старался шутками развеселить и оживить Даньку, но тот всё время оставался безразличным, и ни один мускул не дрогнул на лице, сильно исхудавшем за время болезни.

Когда они зашли в самую глубь сада, Лёшка прижал любимого к толстому шершавому стволу дерева, порывисто обнял и поцеловал безжизненные губы. Уже стемнело, месяц освещал их лица. Длинные каштановые волосы растрепались и упали на бледное лицо, прикрывая большие карие глаза, в которых не было ничего. Данька смотрел куда-то вдаль поверх Лёхи - тупо и безучастно.

- Данечка, ну, неужели ты всё забыл? Это же я - Лёка! Твой Лёка. Никто и никогда не называл меня так, кроме тебя. Вспомни: Лё-ка, Лё-ка, - долго повторял он по слогам. Потом жалобно всхлипнул и нежно коснулся своими губами его губ, внимательно вглядываясь в глаза напротив. В огромных чёрных зрачках он не нашёл ничего кроме своего отражения.

Алёша припал к губам любимого и начал осторожно играть нижней губой. Тот не отвечал. "Словно труп целую", - пронеслось в голове у Лёхи, но он продолжал снова и снова всасывать в себя безжизненные губы, проникать внутрь языком, сначала осторожно заигрывая, едва касаясь кончиком языка нёба, а потом остервенело вгрызаясь и всасывая в себя его язык и губы.

- Милый, любимый мой, Данечка! Вспомни, как ты любил целоваться. Я же всегда пьянел от твоих поцелуев, просто голову терял, такие они были страстные. Неужели ты всё забыл? Это же я - твой Лёка! Лёка! - повторял он снова, осыпая поцелуями бесстрастное холодное лицо.

Даня стоял, прижатым к дереву пылким любовником, и ни один мускул не дрогнул на его лице, ни стона, ни звука не сорвалось с бледных безжизненных губ. Алёша порывисто распахнул невзрачную больничную пижаму и начал ласкать руками грудь. Он осыпал поцелуями белое тело, покрытое тёмными курчавыми волосами, крутил кончиками пальцев соски, но не добился никакой реакции.

Тогда Лёха опустился на колени и спустил вниз резинку штанов. Большая и красивая плоть висела безвольно и уныло. Лёха взял крупный член в кулак и сделал несколько привычных движений, пытаясь кончиком языка оживить розовую головку. Потом он активно задвигал головой вверх-вниз, глубоко заглатывая плоть, стараясь её возбудить и доставить удовольствие партнёру. Заглатывать огромный вялый член было сложно, слёзы текли из его глаз, смешиваясь на подбородке со слюной.

Долго Лёшка сосал и глотал, но так и не добился никакой реакции от вялого члена. "Не может быть, не верю: не мог Данька забыть всё, что было между ними! Просто его обкололи в больнице всякой дрянью. Ну, нет, я так легко не сдамся!"

Лёшка постелил обе их куртки на траву под деревом и уложил на них любимого.

- Начнём всё заново, милый. Сначала я заласкаю и зацелую тебя до одури. Помнишь, как ты обнимал меня до хруста в костях? Теперь моя очередь настала, и ты станешь маленьким послушным паинькой. Понимаешь? Ты ведь не боишься меня? Доверься мне, милый и всё будет хорошо, - шептал он, нежно поглаживая Даньку по тёмным волнистым волосам.

Он долго ласкал любимое тело - сантиметр за сантиметром. Гладил и целовал волосатые бёдра, грудь, живот, пах, временами подрачивая свой торчащий член. Данька не сопротивлялся, но при этом никак не выказывал заинтересованности, лишь вздрогнул, когда в него проник палец, обильно смазанный лубрикантом. Второй и третий палец он впустил совершенно спокойно, затем позволил массировать и растягивать себя. Когда крепкая головка коснулась подготовленного тугого колечка, мелкая дрожь пробежала по телу Даньки.

- Милый мой, хороший, потерпи, сначала будет немного больно, но потом мы с тобой вместе полетим высоко-высоко, - прошептал Лёха, прервав начатое проникновение, наклоняясь к любимому. Он поцеловал родные губы и порывисто поддался обратно, чтобы продолжить задуманное: развёл ноги любимого пошире и начал проникать в него очень медленно и осторожно.

- Всё хорошо, родной мой, всё хорошо, - шептал Алёша, наклоняясь к самому уху Даньки, когда тот вдруг вздрагивал и протягивал к нему руки. - Обними меня, любимый, ты так давно не обнимал меня, Данечка!

Что произошло в голове у Даньке, где там замкнуло или наоборот разомкнуло, но он вдруг задрожал и прижался всем телом к Лёшке.

- Благодарю тебя, Господи! Он обнял меня! Даня, Данечка, любимый, единственный, ты вспомнил меня?!

Данька прижимался всё крепче и крепче, но продолжал молчать и смотреть куда-то в даль.

Воодушевлённый объятием любимого, Алёша стал входить дальше смелее, и вот он уже проник наполовину. Останавливаясь и вглядываясь в бледное безжизненное лицо, он продолжал движение внутрь. Когда проник полностью, лёг любимому на грудь, задирая вверх его ноги. Тот притих, прислушиваясь к ощущениям и вспоминая что-то очень важное.

Ни единого стона, ни звука не вышиб Алёша из родных губ, пока остервенело вбивался в тело Даньки. Он схватил его большой вялый член и начал дрочить, иногда наклоняясь и посасывая головку. Как Алёша ни старался, но поднять член обколотого разными лекарствами Даньки, ему не удалось, и он всё время остался вялым. Тем не менее через некоторое время раздался громкий протяжный стон, и Данька разрядился, обильно изливаясь застоявшейся спермой себе на грудь. После этого Даня притянул к себе вспотевшего Лёшку и, прижавшись, буквально выдохнул прямо в губы:

- Лёка! Любимый! Где же ты был так долго Лёка? Если бы ты знал, как мне было плохо без тебя!

Ошарашенный Алёша отстранился и внимательно вгляделся в освещённое лунным светом лицо любимого:

- Узнал! Родненький, ты вспомнил меня, Данечка? Ты помнишь нашу любовь?

- Разве я мог забыть тебя, Лёка? - искренне удивился Данька, словно это не он вовсе лежал столько дней бесчувственным овощем, никого не узнавая. - Я тебя никогда не забуду, даже на том свете буду помнить. Можешь не сомневаться, Лёка.

Из горящих глаз Дани текли слёзы, но он не обращал на это никакого внимания, а потрескавшиеся сухие губы всё время шептали:

- Лёка, мой Лёка...

страницы [1] [2]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>