Горячая гей библиотека

Гомоборцы (глава 2, последняя)

Часть 4

Оставшись один, он нисколько не огорчился: не растерялся, не впал в уныние; скорее наоборот - Гоблин почувствовал окрыляющую свободу, и на крыльях этой свободы он окончательно ушел в бурлящую общественную жизнь: не было такого митинга, в котором бы он не поучаствовал, и не было такой партии, к которой бы он не примыкал, - был Гоблин у "тех" и у "этих", был "за" и был "против", и каждый раз всё это было искренне, каждый раз было от чистого сердца... так проболтался он туда-сюда несколько лет, пока не прибился к движению "За моральное возрождение", а поскольку движение это было новое и силу только-только набиравшее, энергичный Гоблин невольно оказался в числе активистов, и хотя активистом он стал не самым главным, и даже далеко не главным, но был он деятельным и, как всегда, убеждённым, - примкнув к движению "возрожденцев", Гоблин Никандрович буквально на следующий день уже искренне полагал, что "без морали всё аморально" и что "мораль необходимо возрождать всеми возможными способами"; между тем, движение это - "За моральное возрождение" - оказалось не таким простым, как думали многие, - вскоре Гоблина приняли на работу в училище, где он, еще полный сил, тут же активно взялся за выполнение поставленной перед ним задачи по "решительному приобщению молодого поколения к нашим моральным ценностям"...

Вжик... вжик... - скрипят пружины кровати, - Гоблин Никандрович, двигая бёдрами, с упоением трахает лежащего на спине представителя "молодого поколения", скользя в его туго обжимающем очке напряженно твёрдым членом... ах, хорошо! Всё у Гоблина с Колькой устаканилось - всё сложилось как нельзя лучше: Колька, не возражая - ничего не имея против "решительного приобщения к моральным ценностям", приходит в гости к Гоблину Никандровичу каждый раз, когда он, Гоблин, его ненавязчиво приглашает, и... что надо ещё для полноты личной - приватной, публично не афишируемой - жизни?

Вжик... вжик... - скрипят пружины кровати... хорошо! Ещё как хорошо! Член, обжимаемый молодым очком - обжигаемый сладостным жаром, споро скользит взад-вперёд, и это энергичное скольжение внутри лежащего на спине парня, доставляя Гоблину Никандровичу удовольствие чисто телесное, вполне естественное и объяснимое, каждый раз вызывает в его душе то молодое, лёгкое и упругое, беспричинно радостное ощущение бытия, что бывает у человека только в ранней молодости - на пороге уходящего в даль пути, именуемого предстоящей жизнью, - трахая в зад молодого Кольку, Гоблин Никандрович неуловимым образом молодеет сам, и кажется ему... чудным образом кажется Гоблину Никандровичу, что нет за его плечами ни прожитой жизни, ни всякого-разного опыта, нет ни утрат, ни обретений, - член скользит в туго обжимающем, жаром обжигающем очке, и в эти минуты неутомимо сладостного скольжения чудится молодеющему душой Гоблину далёкое-предалёкое лето, где по утрам, поднимаясь над полигоном, солнце сказочно золотило снежные вершины гор...

- Разрешите идти? - симпатичный младший сержант шутливо прикладывал руку к пилотке, и не менее симпатичный младший лейтенант, глядя на подчинённого ему младшего сержанта с лёгким налётом своей неизменной иронии, так же шутливо отвечал:

- Идите, товарищ младший сержант! - до следующего раза... шальное, счастливое лето последнего года службы!

Казалось, что всё истлело, напрочь забылось, невозвратимо исчезло из памяти, а оказалось - нет... ничего не забылось!

Вжик... вжик... - ритмично скрипят пружины кровати, - Гоблин Никандрович Гомофобов, активист движения "За моральное возрождение", нависая над голым Колькой, неутомимо двигает бёдрами: публичный борец с педерастией, содомией и "прочей голубизной", сладострастно сопя, скользит в Колькином очке твёрдым, как штык, членом, и Колька, лежащий на спине с привычно разведёнными, вверх запрокинутыми ногами, снова думает о том, что, как только всё это кончится, он обязательно у Гоблина - у Гоблина Никандровича - спросит... ну, то есть: если ему, Гоблину Никандровичу, делать всё это нравится, а ему, Гоблину Никандровичу, делать всё это явно нравится, то зачем он с этим борется - зачем утверждает, что "все голубые - жалкие ничтожества, и не более того", - как всё это, диаметрально противоположное, совместить "в одном флаконе"?

Лёха, трахая Кольку - получая удовольствие, так никогда не говорил... а Гоблин Никандрович, трахая Кольку не хуже Лёхи, - получая удовольствие то же самое, так говорит, и почему он так говорит, Колька не понимает; на словах - одно, а на деле - совершенно другое... почему? - вот что его, Кольку, интересует... глядя снизу вверх на сладко сопящего Гоблина, Колька снова шевелится - нетерпеливо двигает бёдрами.

- Сейчас... сейчас закончим - лежи! - бормочет чуть слышно Гоблин Никандрович, не прерывая движения - не сбиваясь с темпа... хорошо! ах, как хорошо!

А ведь он, Гоблин, не сразу решился на подобное - не сразу он осознал-понял своё собственное желание вернуться назад, в свою молодость, чтобы, сквозь толщу спрессованных временем лет назад вернувшись, ещё раз вкусить то, что было когда-то... Первые - невольные - всполохи воспоминаний стали возникать-появляться в сознании Гоблина ещё на Севере, - страну закрутило, заколыхало на виражах, и среди самой разной информации, потоком полившейся в глаза и в уши фонареющих граждан-обывателей, то и дело стали проскакивать в разных газетах-журналах упоминания о приверженцах лунной - голубой - любви... это было и необычно, и неожиданно, - вдруг выяснилось, что то, что считалось "половым извращением", на самом деле никаким извращением не является, а является вариантом нормы, и что многие - очень многие! - были этой любви подвержены: философы, поэты, полководцы... а в античные времена - так, пожалуй, все, и любовь такая в античные времена не только не скрывалась, а поощрялась и приветствовалась - любовь такая в античные времена ассоциировалась с мужеством, с доблестью и с геройством... черт знает что! Все становилось с ног на голову... или - с головы на ноги?

Гоблин читал-перечитывал появлявшиеся статьи об однополой любви, о сексе между мужчинами - и в памяти его всё смелее, все отчетливее всплывали картины его собственного опыта, от которого он когда-то в одночасье отрёкся... да, он отрекся, но ведь было же это всё, было!

Столько лет он об этом не вспоминал, не думал, не позволял себе на этой теме фиксировать своё внимание, и казалось, что всё, что было связано с однополым сексом, из памяти испарилось, исчезло, выветрилось, а оказалось, что ничто никуда не исчезло - помнилось всё, и помнилось это "всё" до мельчайших подробностей: армия, лето, младший лейтенант... да-да, помнилось всё: как, задыхаясь от наслаждения, истекая потом, они с упоением ласкали друг друга... как их руки не знали стыда, а губы сливались в сладостно затяжных поцелуях... как скрипели под ними пружины дивана, когда они, поочерёдно мужеложа друг друга, содрогались от желаемого - желанного! - наслаждения... помнилось - всё!

Гоблин читал-перечитывал в разных газетах-журналах появлявшиеся статьи-заметки, и получалось, что его недолгое траханье с первым секретарём горкома молодёжи тоже было не извращением, а вариантом нормы: с регулярностью раз в неделю секретарь зазывал его к себе в квартиру, и... зачем секретарь звал Гоблина, было понятно: они, ничуть не стесняясь друг друга, деловито раздевались догола, секретарь сосал у Гоблина член, делая это умело, с видимым наслаждением... потом, не давая Гоблину кончить в рот, он поворачивался к Гоблину задом, становясь раком, или ложился на спину, вскидывая вверх разведённые в стороны ноги, и Гоблин так же умело, с нескрываемым наслаждением натягивал молодёжного секретаря в зад - ебал его в жопу, энергично двигая бёдрами, сладострастно сопя, сладостно содрогаясь, - хорошо им было обоим - как каким-нибудь полководцам... и что его, секретаря этого, дёрнуло лезть на пацана в пионерском лагере? Ведь жизнь - вся жизнь! - Гоблина от той секретарской несдержанности пошла-потекла по иному руслу... вспоминал Гоблин свой давний страх, леденящий, почти животный, заставивший его в одночасье пересмотреть свою сексуальную всеядность, и - не верилось ему, что так сильно можно было перепугаться... а ведь перепугался, ещё как перепугался!

Как откровения, читал Гоблин в разных газетах-журналах статьи об однополом сексе - и всё становилось для него "с головы на ноги", - по мере того, как расконвоированная память, ничего не утратившая и не растерявшая за прошедшие десятилетия, щедро возвращала Гоблину часть его собственной - молодой - жизни, Гоблин всё чаще и чаще стал ловить себя на мысли, что он мог бы ещё раз... ну, то есть, мог бы ещё раз попробовать то, что он делал когда-то; однополый секс уже не считался ни извращением, ни преступлением - и, вспоминая гибкое тело младшего лейтенанта, уже не Гоблин, а Гоблин Никандрович всё чаще и чаще ловил себя на мысли, что располневшей, расплывавшейся по постели Дульсинеи ему было явно недостаточно, - в глубине души Гоблину Никандровичу хотелось... ему хотелось секса с парнем - как тогда, в молодости... хотелось, словно душа Гоблина Никандровича состояла из двух частей, и если одна часть его души была полностью удовлетворена в браке с Дульсинеей, то часть другая, долгие годы пребывавшая в забвении и потому оказавшаяся обделённой, теперь жаждала насыщения... да, душа его жаждала!

Но одно дело - жаждать, хотеть, быть внутренне готовым, и совсем другое дело - желание это, пусть даже искреннее, вполне осознанное, трансформировать в действие, претворить в жизнь, - оказалось, что всё это не так просто... оказалось, что никто не ждал Гоблина с распахнутыми объятиями - никто не горел желанием подставить ему свой зад... да и кто бы горел таким желанием - с какой стати? Реализуя свои явные или скрытые, внятные или смутные гомоэротические импульсы, парни трахались с парнями, а Гоблину было уже пятьдесят - и кому он, седой-лысеющий семьянин, отец взрослой дочери, был нужен со своим затаённым, никому не видимым желанием? Это во-первых. А во-вторых, в юности или в ранней молодости всё это происходит, как правило, спонтанно, легко и безоглядно, и этому есть своё, вполне внятное объяснение: сам возраст, импульсивный, любопытствующий, жаждущий ещё не изведанного, нередко толкает \подростков, парней друг к другу - вкусить, попробовать, испытать... и трахаются они, кайфуют, наслаждаются - уединённо, тайно... трахаются, упиваясь сладостью однополого секса! А когда жаждущий однополого секса давно уже не мальчик, и даже очень не мальчик, то глупо и смешно ему ждать-надеяться, что кто-то будет его хотеть, соблазнять, домогаться... кому это надо!

Гоблин хотел, даже жаждал однополого секса, но как это хотение претворить в действие - как свою жажду утолить, он не знал... да и откуда бы он это знал? В этом деле нужен был определённый опыт, нужны были навыки, а Гоблин... что он знал-умел в этом направлении? Ничего. Два партнёра за всю жизнь, и те - в пору беспечной, безоглядной молодости, - всё тогда получилось для Гоблина само собой: молодой лейтенант, в воскресный день приказавший Гоблину явиться к нему на квартиру, на той самой квартире, весело глядя Гоблину в глаза, растопыренными пальцами уверенно, цепко впечатал ладонь ему, Гоблину, между ног, и Гоблин, не ожидавший ничего подобного, лишь на мгновение дрогнул... только и всего, - на секунду удивившись, Гоблин тут же легко отдался во власть лейтенантских рук... а с молодёжным секретарём в двуместном номере гостиницы после выпитой водки вышло и того проще: когда Гоблин, в сон провалившийся и вдруг проснувшийся, из недолгого сна вынырнувший, открыл глаза, секретарь его, возбуждённого Гоблина, уже вовсю "обрабатывал", и всё, что оставалось сделать Гоблину, это сказать секретарю "Поворачивайся задом!", - два партнера было в жизни Гоблина, и оба раза молодой Гоблин был ведомым: он ничего - совершенно ничего! - не предпринимал для сближения сам, а только не отталкивал от себя жаждущих, и этого было вполне достаточно - в пору молодости... и вот, спустя три десятка лет, поседевший-полысевший Гоблин, после длительного забвения сам возжелавший однополого секса, теперь должен был сам предпринимать какие-то шаги - где-то как-то с кем-то знакомиться, говорить какие-то намёки, завуалировано демонстрировать своё "меньшевистское" желание... ничего этого Гоблин делать не умел; пару раз - впервые за тридцать лет - он, смутно надеясь встретить такого же жаждущего, сходил в городскую баню, и - ничего это ему не дало: во-первых, в бане мылись-парились такие же, как он, зрелые мужики, а Гоблину партнёр представлялся-виделся молодым, стройным, гибким - как "товарищ младший лейтенант", - таких, молодых-стройных, в бане почему-то оба раза не оказалось: то ли парни ходили в баню в другое время, то ли не ходили вообще - мылись дома... а во-вторых: даже если б и оказались... ну, и что делать дальше - как подкатывать-предлагать?

То-то и оно, что Гоблин Никандрович, возжелавший однополого секса, этого не знал - не было у него, у Гоблина, такого опыта... а кроме того, посещая баню в одиночку, Гоблин не мог исключить вероятность, что там ему встретится кто-либо из знакомых, и - поди потом объясни, что делает он, имеющий благоустроенную квартиру, в общественной бане! Одним словом, баня как место возможного знакомства для Гоблина отпала... ну, и что ему оставалось ещё? А ничего ему не оставалось - город был северный, не очень большой, и никаких специальных мест для встреч-знакомств в городе не было, - Гоблин, взбираясь на Дульсинею, привычно выполнял "супружеский долг", но всё это было уже без "ахов" и "охов" - всё "ахи-охи" давным-давно выдохлись, и Гоблин, размеренно двигая бёдрами, иной раз, глядя перед собой в подушку, напряженно сопя, мысленно видел "товарища младшего лейтенанта"... вот ведь как в жизни бывает - как иногда в жизни случается!

Время шло, а желание Гоблина - желание снова, как в молодости, вкусить сладость однополого секса - не исчезало, не испарялось, не выветривалось... ну, а что происходит с желанием, которое, не исчезая и даже не ослабевая, вместе с тем никак не реализуется? Что происходит с сексуальным желанием, не находящим своего естественного - им обусловленного - выхода? Правильно: оно извращается... искажаясь-трансформируясь, оно, желание однополого секса, порой превращается в свою противоположность, и тогда явные или смутные, но никак не реализуемые - нереализованные - гомосексуальные устремления неизбежно преобразуются в подобие гомофобии. Потому в подобие? Потому что фобия - это страх, порой неосознаваемый, но вполне объяснимый, страх перед собственной гомосексуальностью, а в случае с Гоблином это всё-таки был не страх, а была затаённая зависть к тем, у кого в этом плане - на "голубом поприще" - всё получалось-складывалось... у кого-то - всё было ok, а у него, у Гоблина, был вместо кайфа кукиш, и его тайная, никому не видимая зависть, постепенно накапливаясь, усиливаясь, незаметно для самого Гоблина мало-помалу дрейфовала в сторону банальной ненависти; говорят: от любви до ненависти один шаг... может быть, шаг и не один, но то, любовь и ненависть - две стороны одной медали, в случае с Гоблином сомнений не вызывало; не реализовав своё желание однополого секса естественным образом, Гоблин был готов реализовывать свои устремления неестественно и извращенно, а именно: в форме активного, вполне искреннего неприятия, - вот в каком смысле не нашедший гомосексуального удовлетворения Гоблин Никандрович постепенно превращался в банального гомофоба - в того, кто не может спокойно пройти мимо, если кто-то где-то на поприще "голубой" любви вполне удовлетворён, самодостаточен, а то и вовсе счастлив... "извращенцы!" - думал Гоблин, и думал он так все чаще и чаще; свои чувства Гоблин не видел со стороны - никак их не оценивал и уж тем более не анализировал, а потому, когда он перебрался из города северного в город среднерусский - на постоянное место жительства и, поболтавшись по разным-всяким митингам-манифестациям, примкнул к движению "За моральное возрождение", его к тому времени уже вполне сложившееся персональное неприятие приверженцев однополой любви как нельзя лучше совпало с программой движения "возрожденцев", где одним из первых - основополагающих - пунктов повсеместного морального возрождения значилась "повсеместная, бескомпромиссная борьба с голубизацией нашей жизни"...

Вжик... вжик... - скрипят пружины кровати, - сладострастно сопя, Гоблин Никандрович Гомофобов, публичный борец с педерастией, неутомимо двигая бёдрами, скользит в Колькином очке неслабеющим членом, и Колька, лежащий на спине с привычно разведёнными, запрокинутыми вверх ногами, снова думает о том, что, как только всё это кончится, он обязательно у Гоблина Никандровича спросит... только - когда это всё кончится?

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Мужики и молодые, Любовь и романтика, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>