Горячая гей библиотека

Неопубликованная рукопись

Часть 3 (последняя)

Горько становилось Илье от этой тайной исповеди перед самим собой. Бесплодные сожаления о минувшем, жгучие упрёки совести язвили его, как иглы, и он всеми силами старался свергнуть с себя бремя этих упрёков, найти виноватого вне себя и на него обратить их жало. Но на кого?

- Это всё... Захар! - прошептал Илья.

Он вздыхал, проклинал себя, ворочался с боку на бок.

Давно знали они друг друга и давно жили вдвоём. Захар Трофимов нянчил Илью на руках, а Илья помнит его молодым, проворным, прожорливым и лукавым парнем.

Ещё тода Илья тайком наблюдал за тем, как возбуждался, напрягался и кончал Захар. Потом тайное Захара стало явным для Ильи, и он, повзрослев, стал тоже этим сам заниматься. А через какое-то время его тайное стало явным для Захара. Но это не осуждалось, об этом все знали и все считали, что раз это дано природой, то ничего постыдного в этом нет. Это стало привычным и обыденным, поэтому не раз барин звал слугу для выполнения определённых обязанностей.

Вот и сейчас, уже отпустив Захара за его ненадобностью, Илья пытался вяло мять внизу своего толстого живота. "Ах, этот Захар, житья нет от него!" - думал он. Илья хотел что-то сказать и уже даже открыл рот для этого, но выдыхающийся звук как-то сам по себе затих, потух и пропал. Лёгкий беззвучный выдох тихо ушёл и вскоре забылся. Веки отяжелели и как-то незаметно и неожиданно закрылись. Через несколько мгновений дремота опять начала понемногу оковывать его чувства, и он заснул.

"Бомм - бомм", - хотели сказать часы, но почему-то промолчали, а может быть, сказали, но никто этого не заметил. Сон остановил медленный и ленивый поток мыслей мужчины и мгновенно перенёс Илью в другую эпоху, к другим людям, в другое место, куда перенесёмся за ним и мы с читателем.

Далее Илья вдруг увидел себя отроком в родном доме летом. Он толстенький, мягкий с шёлковыми нежными волосами, завивающимися на кончиках, и с румяными бархатистыми щёчками, между которыми едва пробивается пушок, ещё не знающий безжалостной остроты бритвы. "Эх! Юность-юность!" - Илья чуть всхлипывает во сне.

Был знойный полдень, на небе ни облачка. Солнце стоит неподвижно над головой и жжёт траву. Воздух перестал струиться и висит без движения. Ни дерево, ни вода не шелохнутся. Над деревней и полем лежит невозмутимая тишина - всё как будто вымерло. Звонко и далёко раздаётся человеческий голос в пустоте. В двадцати саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да в густой траве кто-то всё храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.

И в родительском доме воцарилась мёртвая тишина. Наступил час всеобщего послеобеденного сна.

Илья видит, что все разбрелись по своим углам, а у кого не было его, тот шёл на сеновал, а другой в сад, третий искал прохлады в сенях, а иной, прикрыв лицо платком от мух, засыпал там, где сморила его жара и повалил громоздкий обед. И садовник растянулся под кустом в саду, подле свой пешни, и кучер спал на конюшне. Отрок заглянул в людскую: там все легли вповалку, по лавкам, по полу и в сенях, предоставив малышню самой себе, и она ползала по двору и рылась в песке. И собаки далеко залезли в конуры, благо не на кого было лаять.

Это был какой-то всепоглощающий, ничем непобедимый сон, истинное подобие смерти. Всё мертво, только из всех углов несётся разнообразное храпенье на все тоны и лады.

Илья был как будто один в целом мире. Он осматривал всех, кто где спит: остановится и осмотрит человека пристально, как кто очнётся, плюнет и промычит что-то во сне. Потом с замирающим сердцем он взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полёт в воздухе, прислушивался к тому, как кто-то всё стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины. Поймает стрекозу, оторвёт ей крылья и смотрит, что из неё будет, или проткнёт сквозь неё соломинку и следит за тем, как она летает с этим прибавлением, с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает он за пауком, как тот сосёт кровь из пойманной мухи, как бедная жертва бьётся и жужжит у него в лапах, и кончает тем, что убивает и жертву, и её мучителя.

Прячась от жары, он заходит на крытый сеновал, находившийся чуть поодаль от усадьбы, в котором прохладно и темно. Глаза после яркого жгучего света не сразу рассматривают, что и где находится внутри, а лишь постепенно замечают большую тёмно-жёлтую копну сена, медленно появляющуюся и занимающую всё больше и больше пространства в помещении. Илья подходит к ней и с радостью плюхается на неё, беззаботно и широко раскинув руки. Ласковая прохлада и резкий, чуть горьковатый запах свежего сена царствуют в темноте. Несколько мгновений он так лежит, вдыхая запах сена, ему хорошо и счастливо. Затем он ложится на спину и, заложив обе руки себе под голову, смотрит в потолок, ни о чём не думая. Сквозь тонкие щели потолка пробиваются яркие жаркие лучи солнца, освещая золотые пылинки, хаотично повисшие и лениво двигающиеся от душного движения тягучего воздуха.

Глаза Ильи закрываются, томная нега овладевает им, и какие-то медленные мысли и образы нехотя появляются в его голове. Ему вспоминается его друг Андрей - его улыбающееся лицо, его манящее тело. Илье хочется погладить его и прижаться к нему. Он чувствует, как что-то ниже живота у него набухает, и сладостная истома разливается по всему его телу.

Рука юноши невольно опускается вниз, ладонь сама собой проникает под завязку штанов и дотрагивается до органа, который находится уже в полунабухшем состоянии, и на самом краешке его ощущается капелька липкой и пахнущей чем-то запретным, и потому сильно манящим, влаги.

Он развязывает тесёмки и, приспустив штаны, ласкает запретный орган. Тот твердеет, становится жарким, большим, и липкая тёплая жидкость слегка течёт по нему. Илья оттягивает кожицу члена и слегка проводит пальцем по самому краешку органа, размазывая жидкость по его упругой блестящей окружности. Он чувствует, как ещё больше жидкости начинает выделяться из его отростка. Это возбуждает юнца настолько, что он берёт в ладонь своё самое сокровенное и, закрыв глаза от наслаждения, двигает по нему рукой. Образ друга всё явственнее возникает перед ним, и кажется, что он даже чувствует его тело. Илье так хорошо и томительно-сладостно, что он даже немного постанывает.

Вдруг он слышит где-то рядом какой-то звук: то ли скрип, то ли храп. Рука его замедляет ритмичные движения и вообще прекращает их, но набухшая часть тела ноет, не разумея причины прекращения удовольствия. Илья затихает, не понимая и не видя источника звука, и лежит чуть испуганно. Но звук повторяется, в результате, полежав ещё несколько мгновений, юнец натягивает на себя штаны и, придерживая их, тихо встаёт, чувствуя, как его сокровенное постепенно смягчается и опадает, но не меняется в размерах.

Стараясь не шуметь, отрок огибает стог сена и проходит в глубь сумеречного помещения. Глаза, уже привыкшие к темноте, разглядывают тёмное пятно, находящееся на сене. Это тело человека, лежащего тихо и неподвижно, лишь грудь его медленно поднимается и так же медленно опускается. Приглядевшись, Илья видит, что это один из лакеев - Захар, который вчера много пил, а сегодня, спрятавшись подальше от хозяев, отдыхает. Захар лежит на боку, положив голову на руки и чуть поджав ноги, его светло-русые волосы растрёпаны, глаза закрыты, а из больших чувственных губ доносится слабый храп.

Илья, придерживая просторные штаны, разглядывает его. В то далёкое время Захар был красивым здоровым парнем, о котором, однако, нельзя было сказать, что он был мускулистым и крепким, поскольку был в услужении и поэтому особо физической работой не занимался, хотя, конечно же, и не валялся целыми днями на сеновале. "Вона", - думает Илья.

У юноши было какое-то тайное желание подойти к лакею, но он его отгонял: может, оттого, что робел перед Захаром, а может, оттого, что считал (как ему тогда внушали), что этого нельзя делать, хотя летом на речке во время купания он видел голых мужиков, но это его как-то не возбуждало, и он старался опустить глаза и почему-то краснел...

Сейчас молодой Захар лежит перед ним каким-то беспомощным, податливым, желанным, и Илья чувствует, как у него пересыхает в горле, и внизу живота опять начинает теплеть. Разум и чувство какое-то мгновение борются в нём, но чувство побеждает настолько, что отрок легонько, даже чуть придержав дыхание, кладет руку на бедро парню и затихает, сквозь ткань чувствуя теплоту тела Захара, но тот не шевелится, и дыхание его не меняется. У бедного юнца сердце так колотится, что, кажется, его слышно не только на сеновале, но и в самой усадьбе.

Илья ощущает то, как у него сильно напрягся и отвердел отросток. Штаны его сами по себе сползают к пяткам, и сейчас он стоит обнажённый с поднятым стволом, опять влажным от возбуждения. Он слегка нагибается и поворачивает тело Захара так, что тот уже лежит на спине и под задравшейся рубахой видно его голое красивое тело. "Будь, что будет", - решает Илья.

"Бомм - бомм", - раздалось где-то в воздухе.

Илья дотрагивается до бугорка на штанах Захара и замирает. Тот был большой и мягкий, но, почувствовав прикосновение к себе, увеличивается в размерах. Дыхание Захара не меняется. Илья ещё немного водит рукой по бугорку Захара и уже отчётливо видит под тканью одежды большой ствол. Подождав ещё несколько мгновений, отрок стаскивает штаны со спящего тела и разминает большой и тёплый ствол лакея, который напрягся и покорно лежит в ладони Ильи. Его собственный истекает в это время жидкостью. Одной рукой Илья двигает рукой по стволу Захара, а другой - по своему влажному отростку.

У Захара напрягается всё тело, и он вот-вот должен выстрелить спермой. Илья нагибается, открывает рот и приближает своё лицо к члену парня. Сильная тёплая струя как бы неожиданно залетает внутрь его глотки и растекается там, другая, следом за ней, брызжет Илье на подбородок, третья - не долетев до рта юнца, падает на голый живот Захара. Лакей что-то мычит, но не просыпается. Из него ещё вытекает жидкость, но тело его уже размягчено. Илья чувствует, что сейчас и у него произойдёт то же самое. Он сильнее и энергичнее двигает кожицу у себя, и вот уже его струя падает на живот Захару, разлившись рядом с его лужицей.

Отрок ещё какое-то время держит свой отросток над спящим, выдавливая из него сперму до конца. Затем, молча и внимательно глядя на Захара, он нагибается и берёт клочок мягкого пахучего сена, которым вытирает остатки жидкости со своего тела, а затем подтягивает штаны, завязывая их тесёмками. Потом он не спеша разворачивается и выходит из тёмного сеновала, радостно вздохнув. Он уже не видит того, как Захар, чуть приоткрыв глаза, слегка поднимается, проводит рукой по животу, размазывая по нему ещё тёплую жидкость, и, чуть подумав, облизывает свою влажную ладонь.

С тех пор у Ильи и Захара устанавливаются тайные, невидимые для других отношения.

Между тем жара начинает понемногу спадать, в природе становится всё поживее, солнце уже подвинулось к лесу. И в доме мало-помалу нарушается тишина: в одном углу где-то скрипнула дверь, послышались по двору чьи-то шаги, на сеновале кто-то чихнул...

Илья просыпается от того, что тёплая мощная струя жидкости вырывается из него и растекается по его животу. Он стонет и блаженствует. Напряжённый ствол его замирает, а потом становится вялым и ложится чуть набок. Илья успокаивается.

- Ах, отчего же это я такой? - грустно вздыхает он.

Мужчина снова вспоминает Андрея, потому что он любил и до сих пор ждёт только одного его, и только ему одному он искренне предан. Но об этом в следующий раз. А сейчас мы бросим прощальный сочувствующий взгляд на ложе, на котором сладко и тихо почивает наш добрый герой и, стараясь не шуметь, покинем его обиталище, заметив, как за большим южным окном льёт непрекращающийся петербургский дождь".

страницы [1] [2] [3]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Молодые парни, Мастурбация, Прошлые века

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>