Горячая гей библиотека

Я возьму тебя с собой

Часть 3

"...недорезанные остатки Децебаловой дружины, возглавляемые Тирцебалом, одним из зятьёв царя, сгрудились на склоне холма, подняться выше им мешает поросшая густым подлеском чаща. Сдаваться они не помышляют, впрочем, дакам этого никто и не собирается предлагать: идёт третий год войны, и армия озлоблена упорным сопротивлением этих косматых выродков. Убивая, словно скот, собственных жён и сыновей, даки уходят, рассыпаются, исчезают, как жертвенный дым, так что после битвы при Адамклиси им уже ничего не светит. Это ясно всем: и им, и нам, но сопротивление не утихает, хотя отчаявшийся Децебал, ошалев от крови, окончил свою жизнь, бросившись на меч в Саремегатузе - этом гнезде воронов-стервятников, которое он превратил в свою столицу. Когда мы по террасам прорвались через одуревшие толпы женщин и стариков к цитадели, то застали там только трупы, много трупов: воины, юные даки и женщины, их матери, жёны царя. Они лежали, завёрнутые в какие-то шкуры, утыканные стрелами, кухонными вертелами, ножами, ещё каким-то железом, некоторые ещё шевелились. И царь... Редко я жалел в своей жизни, если мне не удавалось кого-либо убить лично, но тогда я пожалел...

Но Тирцебала я убью лично, этой вот своей спатой, хотя она и не точилась уже давно, и рукоять её разболталась за те две декады, что мы бегаем за князем по этим проклятым Богами горам и пригоркам. Тирцебал желает уйти к своим Богам так, чтобы об этом помнили в веках. Что ж, в моих силах воплотить это его желание. Я по-настоящему этого хочу, что бывает не часто, обычно я убиваю равнодушно - тут, на Земле, но не сегодня. Я устал от лишней крови, от своей крови, это слишком затянулось, это пора кончать. Все так думают, все этого желают, этого желает и Император. Восемь легионов потребовалось Ульпию Траяну, чтобы зажать царя здесь, в холмах Нижней Мезии! Это самая могучая армия за все восемь с половиной веков существования Рима...

Я командую сотней фракийских всадников из вспомогательной конницы при VII Клавдиевом легионе. Мои синелицые фракийцы гарцуют у подошвы холма, бессильно вопя от ярости, ведь подниматься наверх, к остриям копий Тирцебала нельзя и думать, потому что они переколют нас, как своих мылышей. Я не пытаюсь угомонить своих - это бесполезно. Нам остаётся лишь ждать, когда к нам на подмогу подойдёт Элий Адриан со своими стальными триариями III Гальского. Я знаю, что он вот-вот должен появиться. Несмотря на то, что мы верхом, опередил я Адриана совсем не намного: в этой местности особо не поскачешь. Но Творцы моего Гирлеона, Светлый и Тёмный! Время! Да, время... Если мы не возьмём князя до скорого уже заката, он снова уйдёт, как уходил не раз. Как бы мне сейчас пригодились легковооружённые! Пара десятков критских лучников или хотя бы балеарцы с их пращами! Уж они бы развлекли грозно молчащих на холме даков.

Наконец-то, вот и Адриан! Три декурии - маловато, ну да ничего, заставим спешиться фракийцев, пока их пыл не остыл. Адриан подъезжает ко мне на своей великолепной ниссаянской кобыле.

- Марк, старина! - подняв руку, приветствует он меня. - Вижу, что ты настоящий друг! Загнал медведя и держишь его для меня!

Я угрюмо смотрю на тридцатилетнего родственника Императора, но насмешки, на которую он всегда горазд, нет в его словах. Это обычное возбуждение от предстоящего боя. Шрам от германского меча покраснел под его короткой курчавой бородкой, пластины лорики на левом плече погнуты чьим-то крепким ударом, глаза полыхают предчувствием схватки. "Вот тебе и "Гречонок", - думаю я, - всё-таки у Траяна будет достойный преемник".

- У медведя ещё остались зубы, Публий.

- Он обломает их об нашу сталь, клянусь Марсом Мстительным!

Легионеры, раздвинув моих фракийцев, строятся полукругом. Мы с Адрианом спешиваемся, он жестом подзывает к нам красивого юношу на пегой италийской лошадке.

- Гермолай, - говорит Адриан по-гречески, - возьми мою и Клувия лошадей и отведи их вон к тому вязу.

Юноша очень молод, на нём лёгкий греческий льняной панцирь - негожая защита от дакийской секиры.

- Но как же... - растерянно произносит Гермолай, кусая губы.

Он бросает на меня смущённый взгляд, видит срубленный султан на моём преторианском шлеме, глубокие зазубрины на спате, которую я достаю из ножен, чужую подсыхающую кровь на панцире. Его щёки заливает румянец.

- Позволь, я с тобой, с вами, - юнец кладёт руку на рукоять кривого македонского кописа на своём боку.

- Некогда спорить, милый, темнеет, пора кончать. Хватит и на твой век сражений, а в этой войне и так пролилось слишком много юной крови. Ступай, - приказывает Адриан и поворачивается ко мне, показывая своему любимцу, что разговор окончен.

Гермолай, держа в поводу наших лошадей, поникнув, отъезжает, расстроенный донельзя.

- Видывал я солдат и помоложе, - говорю я.

Адриан не обращает внимания на мои слова. Он задумчиво смотрит на притихших даков.

- Сделаем так, - решает он. - Я построю одну декурию в две черепахи, а остальные, сомкнувшись, пойдут между ними. Ты, Марк, с пешими фракийцами, будешь слева, прикроешь вон тот отлогий участок.

- Толково, - одобряю я. - Достойный план, Публий.

- Достойный план и достойный будет подарок Наилучшему Принцепсу в его пятьдесят третий день рождения! Ты не забыл, Марк Клувий, что сегодня пятый день после сентябрьских ид?

- Пусть Боги хранят Императора и его Гения! - произношу я стандартную формулу.

- Что это? - удивляется Адриан, указывая гладиусом на гору.

Даки начинают шевелиться, сбрасывают с себя плащи, рвут на себе рубахи, бросают в одну кучу щиты, нагрудники и шлемы. Раздаётся заунывное пение, похожее на волчий вой - это какой-то их гимн. Неужели...

- Он решился! - с восторгом ору я. - Клянусь всеми Богами, Публий, он решился! Прикажи своим сомкнуться, да поскорей же, косматые решились!

Адриан смотрит на меня, широко раскрыв глаза. Из их карих глубин поднимается понимание моих слов.

- Это их конец, Марк! - кричит он мне в лицо. - Сегодня всё, наконец, закончится!

Он уже несётся к своему правому флангу, на бегу выкрикивая команды. Легионеры чётко, не смущаясь воя даков, быстро перестраиваются. Лошадь! Я бросаюсь к застывшему с раскрытым ртом, побледневшему Гермолаю. Вырвав у него повод, я одним движением вскакиваю на своего Орлика и скачу к своим.

- Эрлох, Сикинос! - я по-фракийски кричу старшинам, перекрывая всё усиливающийся шум. - Отойти налево! Лавой! Вытягивайтесь в лаву! Живее, демоны синерожие!

Даки бестолковой яростной толпой бросаются вниз, тоже забирая влево. "Сотни полторы", - отмечаю я. Под кем-то из моих, не разберу под кем, падает споткнувшаяся лошадь. Оказавшийся на земле фракиец, размахивая кривым кописом, бросается навстречу дакам. Я отсюда чувствую, как в нём кипит вековая ненависть к своим северным врагам. Его дикий вопль прерывается на высокой ноте. Косматые, ни на секунду не задержавшись, набирая скорость, несутся вниз по склону и, как волна, налетают на железную скалу сомкнутых триариев. Первые из людей Тирцебала валятся, как снопы, под точно брошенными пилумами.

- Бар-ра! - накрывает всё единый выдох трёх сотен легионеров.

Моя грудь наполняется восторгом сопричастности. Я замечаю, как на правом фланге мелькает красный султан Элия Адриана, над ним бешеной короткой молнией сверкает и опускается гладиус. Один дак падает, другой... Двое триариев прикрывают своего претора щитами-скутумами. Фракийцы, развернувшись в лаву, налетают на косматых, обтекают их сбоку и сзади.

Вдруг я вижу, как от ближнего ко мне края даков сквозь ряд наших прорубается огромный полуголый воин. Он наводит ужас на моих фракийцев одним своим видом. С ног до головы заляпанный кровью, гремя толстыми золотыми браслетами на руках и ногах, вопя, как атакующий слон, он со свистом размахивает здоровенным двусторонним топором-лабриумом над головой. Это сам Тирцебал!

Я злю Орлика: щиплю его за круп, дёргаю ему губы удилами вправо-влево. О, Творцы моего Гирлеона, как же плохо без шпор и стремян! Тирцебал широченными прыжками несётся прямо ко мне. Я сухо поджимаю губы, на скулах у меня привычно натягивается кожа. Ну-ну, давай же! Хватит, побегал я за тобой, и вот теперь ты сам стремишься навстречу своей смерти. Вождя замечает молодой Спирос. Он что-то отрывисто кричит своему десятку, и я улавливаю фракийское "наперерез".

- Не сметь! - реву я, как берберийский лев. - Не сметь, Спирос, уши отрежу! Князь мой!

Я толкаю Орлика в тяжёлый галоп. Мы с Тирцебалом стремительно сближаемся, я отвожу правую руку со спатой назад, он на бегу заносит свой страшный топор над головой. "Только бы спата выдержала", - проносится у меня в уме.

За миг до столкновения я ловлю его взгляд: ничего человеческого, ни капли разума, только лишь волны горячей крови! Я резко натягиваю поводья, поднимая Орлика на дыбы, и лошадиные копыта бьют воздух над головой Тирцебала. Его топор описывает широкую дугу и врубается моему коню в выемку под шеей. Удар настолько силён, что мой бедный Орлик от него начинает заваливаться назад. Кровь бьёт из раны на несколько локтей вверх. Я соскальзываю с падающего коня и оказываюсь слева от князя. Тирцебал мгновенно разворачивается ко мне и снова заносит топор над головой.

Ну, вот и всё! Я, подогнув правое колено, резко втыкаю спату ему в живот, повыше, под диафрагму, и привычным движением проворачиваю свой длинный кавалерийский меч у него во внутренностях. Тирцебал, шумно выдохнув, роняет топор себе за спину. Он тяжело опускает руки мне на плечи, но силы уже начинают покидать его. Я легко освобождаюсь от его слабеющей хватки и, отступив на шаг назад, вытаскиваю из него спату. Тирцебал кашляет мне в лицо кровью. Я смотрю ему в глаза. Ничего - одна кровавая пустота.

- Умри, князь, - говорю я ему на Извечной Речи. - Умри и родись вновь с покоем в душе.

У него в глазах мелькает что-то вполне человеческое. Надежда? Я, широко размахнувшись, обрушиваю на умирающего страшный последний удар. Разрубив ему левую ключицу, моя длинная спата застревает в позвоночнике и грудной кости царя. Звонко цокнув, рукоять меча остаётся у меня в кулаке. Тирцебал, крутанувшись на одной ноге, тяжело грохается на бок. "Словно трухлявый дуб", - думаю я.

Хотя у меня в ушах с шумом пульсирует кровь, я вдруг осознаю, что вокруг стоит почти полная тишина, только фыркают и топчутся лошади фракийцев. Все - и наши, и жалкая горстка оставшихся даков - опустив оружие, смотрят в мою сторону. Я вздыхаю и устало сажусь на бок своего мёртвого коня. Начинает темнеть. Безразлично наблюдая за тем, как вяжут немногих пленных даков, я отбрасываю от себя рукоять спаты, развязываю ремень и снимаю шлем с мокрой от пота головы. Ко мне подъезжает верный Эрлох.

- Сикинос и ещё две дюжины с ним отправились на Небесные Пастбища, - говорит он мне, не слезая с коня.

Худо.

- Раненые?

- Царапины. Это же даки, если они бьют, то уж... - он с ненавистью плюёт на труп Тирцебала.

- Ладно. Поезжай, спроси Адрианова центуриона, где мы будем ночевать.

Эрлох, мрачно кивнув мне, отъезжает. Белозубо улыбаясь, подходит Элий Адриан, он слегка прихрамывает на почему-то босую правую ногу.

- Прекрасная работа, Марк! - кивает он на Тирцебала. - Мы всё видели. Ты достоин имени своего деда, консуляра Клувия Руфа.

В его голосе звучит почтение. Я усмехаюсь про себя. Мой земной дед при Гальбе управлял Испанией, и вся тамошняя провинциальная знать, включая Ульпиев и Элиев, до сих пор уважает его память.

- А вот скажи мне, достойный Публий, это что, в Афинах теперь такая мода - ходить обутым на одну ногу?

Слегка смущённый, Адриан садится на корточки над Тирцебалом и дёргает мою спату за голый хвостовик, безуспешно пытаясь её вытащить.

- Ремень на калиге лопнул, вот я и босиком, - отвечает он. - Хорошо, что рукоять с меча соскочила, когда он был уже в теле.

- Повезло, - равнодушно отзываюсь я.

- Везёт достойным, Марк, - Элий выпрямляется. - Прикажи кому-нибудь из своих людей отрезать голову даку - надо отвезти её Траяну.

Я, согласно кивнув в ответ на его приказ, поднимаюсь и смотрю вокруг. Мои фракийцы частью ловят лошадей, оставшихся без всадников, частью бродят между мёртвыми даками, что-то там рубят, что-то обдирают с трупов. Обычная картина. Адриан, проследив мой взгляд, брезгливо поджимает и без того тонкие губы:

- Война.

"Да, война", - молча соглашаюсь я.

К нам осторожно подъезжает Гермолай. Адриан берёт у него повод своей ниссаянки. Юноша во все глаза смотрит на поверженного гиганта-князя, на его залитый кровью огромный топор-лабриум, валяющийся у нас под ногами, спешивается.

- Ты был прав - как всегда, впрочем, - грустно говорит он по-гречески Адриану. - Если бы он налетел на меня... Но Марк так легко с ним справился!

- Это кажущаяся лёгкость, мой милый, она рождена опытом, - отвечает Адриан своему любимцу.

- Марк, окажи мне честь! - просит меня юнец. - Возьми моего коня взамен своего павшего. Не отказывай, прошу тебя! Мой Лев хоть и неказист с виду, но крайне вынослив, хорошо выезжен и обучен для боя. Мне его купил Публий.

- Похоже, что у меня сегодня свободных лошадей будет в избытке, - говорю я, махнув рукой в сторону своих фракийцев.

- Не отказывай ему, Марк, - просит за Гермолая Адриан. - Принцепс щедро наградит тебя за этот подвиг, это ясно, но прими и этот скромный подарок, ведь он делается от души.

Он обнимает юношу за плечи, явно довольный его поступком. Я молча беру повод из рук юнца.

- Ты достоин своего старшего друга, Гермолай!

Мы трое стоим в сгущающихся сумерках над мёртвым князем. Каждый думает о своём. В темнеющем небе над нашими головами под первыми звёздами стонет какая-то здешняя птица..."

страницы [1] [2] [3] [4] [5] . . . [17]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, 18-19-летние, С другом

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>