Горячая гей библиотека

Заживо погребённые

Часть 6 (последняя)

Тётка вдруг встала, отодвинув от себя мужчин с бельмом и усами, поправила косу, прикрыв ею нагую грудь, провела ручкой по лицу, словно смахнула с него налипшую паутину, и совсем легко и весело, словно ей снова стало двадцать лет, проговорила, как бы и вовсе не было ничего теперь:

- А теперь, мил моя, я, вишь ты, в фаворе. С какими людьми дружбу завела. Искусство. Театр. Тебе под стать стала. Не голодаю, слава тебе Господи, комнату снимаю за так, за то, что я такая вхожая везде стала. Люди добрые сдали. Всё у меня есть. Хоть на выданье!

С этими словами баба громко расхохоталась, разбудив некоторых, зачарованных приключившейся фантазией, развернулась и уж было собралась удалиться восвояси, как вдруг, резко повернув обратно, почти близко подошла к Соне, так что услышала, как сильно бьётся сердце в её груди, и прошипела:

- Всё у меня есть, вот только матушки моей, помершей голодной смертью старухи, нету. И не будет сильнее проклятия и возмездия отцу твоему, как твоя, ведьма, судьбина окаянная. Волком завоет ещё, придёт час. А теперь прощай. Будь ты проклята.

Теперь уж точно сказав всё, что хотела, вполне себе отрезвевшая, везде вхожая, баба удалилась, прихрамывая на скошенном каблуке.

Вслед за бабой, не помня себя, Соня вскочила на ноги, приободрилась и вынеслась вон из риги. Она знала, куда её несёт и по какому случаю. Гонимая тревогой и сильным волнением, девушка выбежала во двор, боясь опоздать, упустить и потерять того, кто ей не принадлежал.

Стоя под дождём, обняв Его крепко-крепко, Соня всей душой и телом чувствовала, как Ему теперь больно, как Он плачет, как не хочет, чтобы она смотрела на Его слёзы. Впрочем, она бы и не позволила себе этого. И убежал бы Он, и спрятался бы где-нибудь в облезлой покосившейся теплушке или за могучими телами вековых дубов, но не было больше сил ни бежать, ни жить.

- Зачем ты меня сюда позвала? - вдруг глухо и каким-то не своим, очень уж отрешённым голосом произнёс Он, не пошевелив ни одним мускулом. - Для чего привела на это представление, зачем ты так жестока, дорогая Соня?

Слова Его так и ошпарили Сонечку, пронзили, словно молния, хотя и звучали, как из могилы, и не было в них ни жизни, ни силы. При этом она ещё крепче прижала Его к себе и готова была стоять вот так сто лет, до конца жизни, до конца этого бесконечного дождя, пока не провалится сквозь землю. Только бы с Ним, лишь бы и Он стоял вместе с ней, не поворачивая головы, никуда не бежал, ничего не говорил, а она бы уж раз и навсегда согрела Его своим маленьким, хрупким, больным телом. Волосы её совсем промокли и облепили лицо, ноги понемногу начали вязнуть в растекавшейся грязи, саднило плечо, но ей было так хорошо стоять, обнимая своего любимого человека. И это была самая главная минута в её жизни, самый счастливый час, которому не суждено было повториться никогда. Она это знала, и ей уже было не страшно: теперь и она была счастлива вполне.

Главное сейчас - успокоить Его, напоить горячим, Его любимым чёрным чаем, укрыть тёплым одеялом и просидеть всю ночь, до самого Его пробуждения, подле, охраняя каждый Его вздох, прогоняя дурные сны. Всё будет, как и прежде. Ни словом, ни взглядом никогда она не потревожит Его, всю жизнь чувствуя за собой вину, боясь потерять Его навек. Соня не знала, чем, но понимала, что причинила Ему боль, такую, что чувствовала её сама.

И что Ему этот Марк? Даже если и так обстоят дела, ей-то что? Абсолютно никакого дела до этого. Она была рядом с Ним всю свою жизнь, радовалась каждой четвёртой пятнице, как каторжник кренделю на Пасху. Может, даже и лучше, коли так дело обстоит? Никакая другая уж точно не займёт её место. Она будет одной - и невестой Ему, и женой, всю жизнь проходившей в девках. Ну уж, а если и другой... Пусть, пусть будет и другой, главное, чтобы Он был счастливым. Однако ж, что Его так раздосадовало, в толк взять она никак не могла.

Вдруг Он резко развернулся, больно обхватил её хрупкие запястья своими крепкими ладонями и пристально взглянул прямо ей в глаза.

Как же Он был прекрасен в этот момент. Влажные от слёз глаза, окаймлённые тёмными густыми ресницами, натурально сияли и смотрели прямо и беззащитно. Словно малыш, потерявший кормилицу, Он всем своим существом словно молил её о чём-то. То ли помочь Ему, защитить Его от страшного, большого и пугающего мира злых людей и бродячих собак, то ли оставить в покое... Обычно Он говорил мало, но теперь Его словно подменили.

- Ты, ты испортила мне всю жизнь! Знаешь, что ты теперь наделала? Я ведь просил тебя: останемся дома, не пойдём никуда! Я словно чувствовал, как видел! Нет! Нет, тебе нужно было настоять на своём! Да плевал я на твоих друзей, твои театры и вообще на всю вашу богему! Не лезь в мою жизнь, неужто тебе не понять - ты мне не нужна вместе со всем своим балаганом, я не нуждаюсь в тебе, хватит опекать меня! Я не калека и не подаю милостыню! Всю жизнь словно на паперти вьёшься перед купчиком! Или думаешь, буду при тебе, как для забавы и форсу, пугалом ходить! Я не люблю тебя и не женюсь на тебе никогда! Пора бы уже зарубить себе это на носу!

Всё это Соня слушала в жутком оцепенении, и ужас отражался на её прекрасном лице. При каждом слове она всё сильнее вглядывалась в Его большие, но испуганные при этом глаза. Она вся тряслась, ничего не могла взять в толк, боялась, что счастье, которое пришло к ней ещё несколько мгновений тому назад, не просто покидает её, а словно и не было никакого счастья, словно прикинулось оно, а теперь, заманив, как лань в силки, разрывает диким зверем. При этом Он всё сильнее и сильнее сжимал её тоненькие запястья, так что они посинели, и она от этой боли медленно опадала на слабеющих ногах. Но ни звука, ни тоненького писка, как у попавшейся мышки, не было слышно от неё.

- Всё, хватит, - на выдохе проговорил Он и расцепил свои ладони, при этом толкнув Соню так, что та опрокинулась, упав в огромную лужу грязи, набежавшую за это время вокруг них. - Я устал от тебя. Не ищи больше со мной встреч. Прощай.

Оставив не помнящую себя от потрясения девушку, Он отвернулся и быстрыми шагами двинулся в сторону калитки, выводившей из сада на мостовую.

- Прости меня! Господи, Боже мой, да что же я натворила, что я сделала?! Я не хотела, не хотела! Прости меня, Матерь Божья, заступись! Я никогда бы, ни за что! О чём я говорю! Я люблю тебя, я умоляю, только не уходи, не отворачивайся от меня! Только объясни, в чём я виновата перед тобой?! Да разве ж я могу причинить тебе боль, ведь я, как дворняга, готова руки твои лизать! Я ничего не хочу знать, и никогда не попрошу у тебя то, что сам ты не захотел бы мне дать! Молю, не пугай меня, пожалуйста! Не уходи! - Соня, вся мокрая, в грязи, не находила в себе сил уже встать на ноги.

Протягивая в Его сторону ручки, как будто молилась Богу, она обливалась самими горькими слезами, и, вконец обессилев от горя и совсем обезумев, она, сотрясаясь от рыданий, упала всем телом в холодную жижу.

Соня перед Ним виновата была в одном: по её милости Он опять встретил Марка, и снова все Его труды по самобичеванию вылетели в трубу. Да тут ещё и этот второй рядом с ним...

Через неделю от случившейся опять болезни Соня скончалась в доме своего отца...

Когда Он подошёл уже к калитке, на пути у Него вдруг встала та самая Марго.

- От кого вы прячетесь, молодой человек? В чём вина этой несчастной девушки, за что вы так обрушились на неё?

- Уйдите прочь! - едва сдерживая себя, выпалил Он в ответ.

Марго попыталась закрыть собой выход, но Он как-то вдруг серьёзно и зло взглянул на неё, схватил за плечо и резко оттолкнул в сторону. Девушка, бывшая не из робкого десятка, выбежала вслед за ним:

- Вы сами во всём виноваты, не кажитесь хуже, чем вы есть, в своей низости и страхе! И если вы уж такой подлый и жалкий трус, то я крикну вам - громко, на всю улицу: этот юноша никогда, слышите, никогда не будет с вами рядом! И не потому, что он вовсе не такой или нежно дружит с Петром, - Петром был тот самый черноволосый юноша, - а потому, что вы низкий и страшный тип; таких, как вы, нужно держать отдельно от остальных людей! Вы ненавидите всех и вините всех вокруг только лишь оттого, что ненавидите себя, стыдитесь себя и прячетесь, будто хлыст в своём позорном корабле! И вы ещё не раз пожалеете о том, что от низости и трусости своей обидели эту девушку, дрожащую теперь в грязи, словно подзаборная собака!

Голос Марго сорвался, и последние слова она выкрикивала уже навзрыд. А ведь всего полчаса назад ей показалось, что она могла бы полюбить Его.

Немые маски повыскакивавших из риги зевак, сбившиеся под дырявым навесом, молча, как на похоронах, наблюдали за полуживой Соней, рыдающей возле калитки девушкой и уже едва различимым силуэтом загадочного мужчины, наделавшего столько бед. Вот тебе раз. А казался таким новым человеком...

Совсем обезумев от слов Марго, разносившихся на два, а то и на три квартала вокруг, Он перешёл с быстрого шага на бег в желании скрыться из виду тех, кто мог наблюдать за всей этой картиной и, не дай Бог, подумать о Нём дурное. Страх и удушье нарастали в Нём с такой силой, что Ему показалось, что сейчас с ним случится удар. Жуткие картины последствий этого Его похода стали рисоваться у Него в голове. Всё, что скрывал Он всю свою жизнь, прятал от самого себя, не только обнаружилось, но и предстало перед общественностью - на смех и пересуды, издёвки и, может быть, даже гонения!

Жуткая боль пронзила всё Его тело, обдала, словно жаром из печи, у Него началась лихорадка и озноб. Ему стало невозможно больше дышать, больше не было сил жить.

В ту же минуту, словно по указке, как провидение, из холодного, сырого тумана зазвонил городской трамвай. Могильный холод окутал Его вдруг с ног до головы.

Слышалось тявканье собак - знать, умер кто, или уже хоронят.

Какие-то две невинные души сиротливо мокли на переезде, не решаясь успеть перейти на ту сторону.

Поравнявшись с вагоном, Он со всем отчаянием и волей бросился на рельсы, навеки скрывшись от всего белого света.

страницы [1] . . . [4] [5] [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мастурбация, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>