Горячая гей библиотека

Иди ко мне, разрушив ночи цвет (глава 2, последняя)

Часть 3

Пока я вёл Валеру всё ближе к своей комнате, то не мог не спрашивать себя, как же это выглядит с точки зрения стороннего наблюдателя? Раньше я никогда никого не приводил к себе домой. Здесь никогда не было никаких ночёвок или друзей, которые приходили бы, чтобы поболтать со мной. Я был единственным, у кого никогда не было празднования дня рождения. Даже если бы моя мать позволила это, у меня не было друзей настолько близких, чтобы отправить им приглашения. В основном я вёл уединённую жизнь. Я ходил в церковь и Академию, проводил время дома и работал в библиотеке. Кроме меня и матери, только один человек бывал в моей комнате - мой отец, и уже годы прошли с тех пор, как это случалось. В моей голове теплились туманные воспоминания, представляющие куда более молодого батю, рассказывающего мне сказки на ночь и поющего глупые песни, заставляющие меня хихикать. Кажется, это было целую жизнь назад.

Я открыл дверь в комнату и вздрогнул, когда взглянул на обстановку. Пространство обставляла моя мать, поэтому оно ощущалось угнетающим и чопорным, когда я взглянул на неё глазами Валеры. Его комната кипела жизнью, она кричала, кто живёт в ней, каждым искусно размещённым плакатом и небрежно отброшенной футболкой. Я не знаю, что о своём жильце говорит моя комната, но знаю, что это не я. Гигантское распятье на стене над моей кроватью насмешливо взирало на меня, так же как сцена с Иисусом, окружённым малышами. Я жил в этой маленькой комнате всю свою жизнь, но в этом пёстром пространстве было так мало меня. Оно было безупречно чистым с любой стороны кровати, но казалось таким невероятно безжизненным. Не было никаких фотографий с друзьями. У меня не было никаких украшений, которые выставляют напоказ. Не было безделушек, плакатов или цветов, на которые мне нравилось смотреть. Даже стены были выкрашены в скучный белый цвет. Я чувствовал неловкость, даже приведя сюда Валеру. Да я бы скорее показал ему церковный притвор.

Я виновато повернулся к нему, готовый рассыпаться всевозможными оправданиями насчёт того, почему моя комната была такой невероятно хмурой, но он прошёл мимо меня без единого слова. Он повернулся по кругу, глядя на всё с почти непроницаемым выражением лица.

- Ну, это выглядит ничуть не похожим на тебя, - наконец, заявил он, указывая на покосившееся белое трюмо и бледно-розовые ситцевые занавески, висящие на окнах. - Кто был здесь грёбаным декоратором, восьмидесятилетняя старуха? - он насмешливо указал на большую вышивку двадцать третьего Псалма, который мать подарила мне два Рождества назад.

Она вышивала его неделями, используя розовые и сиреневые нитки для вышивания. Я ненавидел оба эти цвета, но сердечно поблагодарил её и больше не заводил об этом разговора.

- Твоя работа? - спросил он с сарказмом. - Восхитительное мастерство.

Я фыркнул и закатил глаза, встав на колени у изножья кровати.

- Очень смешно, - пробормотал я; я забрался под взъерошенный белоснежный кроватный подзор, ища свой скрытый тайник с вкусностями. - Не все из нас могут вешать на свои стены плакаты суперкрутых групп, Валера, - мои пальцы, наконец, наткнулись на холод оловянной коробки для ланча, которую я затыкал под раму кровати, и я вытащил её с победным вскриком. - Кроме того, здесь, по крайней мере, чисто. Тебе повезло, что у вас есть горничная, или она должна быть, чтобы очищать твою комнату от всего того мусора. Никогда раньше я не видел столько пустых банок из-под содовой в одном месте. Ты собираешь их, чтобы сдать в утилизацию ради мелочи на карманные расходы?

Русик подошёл ко мне и взял мою голову в чашу своих ладоней.

- Я проигнорирую тот факт, что ты просто высмеял мою крепость одиночества, потому что хочу знать, что, чёрт возьми, ты вытащил из-под своей маленькой девственной кроватки.

Я улыбнулся ему, в миллионный раз отмечая, как невероятно он красив. В свете моего потолочного вентилятора его волосы выглядели грязным красно-коричневым ореолом, а белая футболка облепила мускулистый бицепс, когда он протянул руку, чтобы помочь мне подняться на ноги. Я подвёл его к кровати и усадил рядом с собой. Она застонала под нашим общим весом, и я засмеялся, когда мы утонули в старом двойном матрасе. Такое уже случалось. Он был далёк от гигантских размеров Tempur-Pedic, находящегося в распоряжении Валеры. Я изогнулся, чтобы попробовать умоститься комфортней, а кровать протестующее скрипнула.

- Ничего себе. Ты, должно быть, прибавил в весе, - пошутил он, и я ткнул его в бок.

- Умолкни, - возразил я, открывая у себя на коленях жестяную коробку для ланча с изображением "МакГи и я!"; петли скрипели. - Я хочу кое-что показать тебе, - я снова закрыл её со щелчком, когда Валера сразу же попытался засунуть внутрь руку, и пристально на него посмотрел. - Если будешь надо мной насмехаться из-за того, что находится в этой коробке, я убью тебя, а труп закопаю на заднем дворе. Может, я и выгляжу как лакомство, но обещаю, я могу причинить тебе вред.

Он улыбнулся мне и усмехнулся, лаская мою щёку своим длинным пальцем.

- Ты такой чертовски милый, когда проявляешь характер, - пробормотал он.

Я пытался сохранять самообладание, хотя хотелось сбросить коробку на пол и запрыгнуть на него. Я возлагал очень большие надежды на то, что когда-нибудь у меня выработается достаточный иммунитет против его обаяния и я смогу закончить предложение до конца, не забыв, о чём говорю. Становилось немного неловко.

- Это самые важные для меня вещи, - признался я еле слышно, пока медленно приоткрывал коробку.

Здесь я хранил то, что не должен был найти. Я знал, что она уже шныряла по моей комнате, потому что хотела уберечь меня от вещей, которые считала "неадекватными". Она ограничила чтение только ориентированными на веру темами. Все нешкольные книги мне приходилось держать в запираемом на замок шкафчике или просто читать их на работе. Несколько из них я хранил в шкафу в коробке с пометкой "Зимняя одежда", но постоянно переживал, разыщет она их там или нет. Моя бедная разорванная Плат лежала там в ожидании клея из техуслуг библиотеки. Что я действительно хотел бы иметь, так это дневник, но у меня не хватало смелости решиться на такой шаг. Одному Богу известно, что сделает моя мать, если мои сокровенные мысли попадут ей в руки. Всё ценное мне следует спрятать подальше, поэтому все мои драгоценные реликвии хранились в одной крошечной коробке.

Я показал Валере свадебное фото моих родителей, награду за "Самую лучшую христианскую позицию", которую выиграл несколько лет назад, и некоторые стихи собственного сочинения. Там было наше с коллегой фото с рождественской вечеринки для персонала, и ещё одно, на котором я был одет, как Принц из "Красавицы и Чудовища" для сказок Хэллоуина, которые организовывал в прошлом году. Я позволил ему прикоснуться к единственному оставшемуся квадратику от моего садичного одеяльца, жёлтой вещице, которую я нежно звал "Горди-младший", в честь моего отца. Он сказал, что ему нравится платиновый крестик, который отец подарил мне на прошлый день рождения, и выразил сожаление по поводу того, что я не могу его носить, пока мать находится рядом, чтобы избежать скандала. Он улыбнулся мне, когда увидел в коробке оба свои письма вперемешку с компакт-дисками. Я покраснел и пожал плечами. Естественно, что эти вещи важны для меня.

- Погоди, это важная вещь? - недоверчиво спросил он, указывая на упаковку пирожных "Hostess", которые я припрятал в коробке в начале недели.

Мать как раз поднималась по ступенькам, чтобы поговорить со мной о чём-то, и у меня не было времени съесть их, как я задумывал вначале. Она всегда конфисковывала мою самую вкусную нездоровую еду.

Я покачал головой и раскрыл упаковку, протягивая ему одно из пирожных.

- Они удивительные, но я просто засунул их сюда для сохранности. Иногда мне нравится баловать себя пирожными. Это всё равно, что найти в кармане пиджака деньги, о которых ты не знал.

Я откусил от своего капкейка большой кусок и застонал, когда сладкий шоколад блаженством растаял у меня на языке.

Ммм, как хорошо. На вкус они с каждым разом всё лучше и лучше.

Я переключил внимание со своего десерта на Валерку и заметил, как тяжело он дышит. Он смотрел на мой рот с нескрываемыми тёмными намерениями. Когда мне, наконец, удалось проглотить откушенный кусок пирожного, он сглотнул вместе со мной. С минуту мы просидели в тишине, просто глядя друг на друга. Не отрывая взгляда от моего лица, он отложил своё пирожное на прикроватную тумбочку. Казалось, температура воздуха в комнате подскочила градусов на десять.

- Что за грёбаный стон, - сказал он, растягивая звуки, пока смотрел, как я слизываю крошки со своих губ. - Такой же звук ты издаёшь, когда достигаешь оргазма, - закончил он со вздохом.

Взяв коробку с моих колен и аккуратно поставив её на коврик, он повернулся ко мне и набросился на мой рот.

Я был настолько ошеломлён силой поцелуя Русика, что уронил свой капкейк. Он с глухим стуком упал на пол, где и лежал, совершенно позабытый. Я обхватил Валеру руками и лёг на потрёпанное одеяло на моей кровати. Его тело накрыло моё, приятно придавив своим весом. Кованая железная кровать скрипела от каждого нашего движения.

- Ты чертовски хорош на вкус, - пробормотал он в мой приоткрытый рот, прежде чем его губы стали прокладывать дорожку поцелуев вниз по моей челюсти к воротнику рубашки.

- Ты всегда хорош на вкус, как перечная мята и пряник, - ответил я шёпотом.

страницы [1] [2] [3] [4] [5] . . . [9]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, 18-19-летние, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>