Горячая гей библиотека

Я не болею тобой

Часть 7 (последняя)

Склоню от боли помрачневшую главу,

А под ногами из-под снега белых лилий -
Капкан удушливой сопревшей в кашу гнили,
С которой много лет, копя её, живу.
А под ногами сотни лестниц, этажи,
Не выводящие к дверям и лицам милым.
Всё в этом много лет назад погибшем Мире
Покрыто настом вековой горчащей лжи.
И под ногами от падений - высота,
Последний крик уносит пеплом серый ветер,
Так исчезает на израненном рассвете
В глазах заплаканных последняя мечта.
Не ухватиться ни за что, не задержать
Минут, сбежавших из капкана рук далёких.
Я выдыхаю время из чадящих лёгких.
Горбата некогда изысканная стать.
Не сон всё это - стаи крыльев наяву
Застлали небо трепыхающимся шёлком,
Глаза у птиц разбиты плачем самым звонким,
И я средь них, разбившись вдребезги, умру.

Нет!

(Росток пробился через рёбра из нутра,
Расцвёл багровыми листами под закатом,
И не узрел никто в том тайны и добра
И побоялся насладиться ароматом.)
Меня хоронят каждый раз живьём среди
На берег выброшенной рыбы и ракушек,
Цветок не вянет, взявший корни из груди
И страх принесший из далёких недр наружу.
Но, пролежав среди гнилья и душных тин,
Прилив ликорис возродит во мне однажды,
И вновь цветёт, объяв огнём, на сердце сплин,
Блестя под звёздами своим бутоном влажным.
Быть может, сердце, не замёрзшее во льдах,
Ко мне подступит, прикоснётся, не отпрянув,
И рухнут стены... Души многих - во цветах,
За что боятся их, как страшного изъяна?
(Я погибаю каждый раз, когда бутон
По лепестку мои года бросает наземь.
Меня хоронят под протяжный перезвон,
Очистить Мир пытаясь от моей заразы.)

...он умирает!

Из моей головы утекают все прошлые сны.
С кем вчера я видался, кто звал моё имя, не помню
Ничего из рассказов случайных. Во мне пустоты
Слишком много, не вычерпать этого моря ладонью.
Я не помню, простишь ли, твоё неземное лицо,
Закрываю глаза - не представить никак ни улыбки,
Ни глаз... Всё уходит стремительно быстро, с концом,
Не прощаясь до завтра, скрипя, убегая, калиткой.
Только сотни альбомов для фото, где я сохранил
Все забытые чашечки чая, дороги до дома,
Блики в синих глазах, пыль и ржавчину чёрных перил,
Даже хриплую медь из кувшинки-цветка граммофона.
Я не помню, поверишь, как прошлый закончился день,
Как уснул я и как вновь очнулся от злых сновидений.
Ничего со мной рядом. Которые сутки мигрень.
Я листаю страницы забытых часов и мгновений...

Он умирает. Его тело обмякает в моих руках. Голова безвольно откидывается на подушки. Глаза распахнуты. Губы приоткрыты. Холодный. Пустой. Бездушный.

И я...

То, что я Есть, во мне кричит, ревёт и воет, вцепившись в изысканный деликатес его хрупкой души, такой сочной, такой сладкой, желанной, жизненно необходимой - и я чувствую, как сминается моя человеческая оболочка под этим напором, по центру, тонкой бумагой, с глазами живого огня, чёрного пламени, пальцы, лицо, губы, кости.

Но нет. Я этого не хочу. Я этого не хочу!

Я снимаю с губ твоих рубины,
Словно чешую с холодных жабр.
Тает, каплет на пол в теле льдина,
Сердце, твоё сердце - дирижабль.
Душно в облаках летать сопрелых,
Тихие дожди клюют асфальты.
Я беру из рук твоих несмелых
Радугу разбитой кем-то смальты.
Шелест кораблей на горизонте;
Опийные маки с белой кожей;
Все утонут в ночь в водовороте
И разделят с нами это ложе
Мшистых туч, наполненных росою
Жемчуга, изъятого из чрева.
Я со скул твоих спущусь слезою,
Словно с высоты холма - под небо.
Станут видеть сны в морях дельфины,
Как целую шёлк плетений пульса
И снимаю - пусть не грузят спину -
Все тобой испытанные чувства.

И он понимает.

Как белая рыба, актёр немого кино,
Из пальцев сложу оригами всесветной печали.
Закутано туго бинтами, моё кимоно
Сдавило сонливую тяготу дней за плечами.
Тебе я доверю последнюю правду слезы,
Жемчужину чёрную молча схоронишь в ладони
И выучишь вскоре забывшийся людям язык
Немых упоений тоскою, беззвучных агоний.
Неспешны движения, в них иероглиф меня,
Прочтёшь по улыбкам своё сокровенное имя.
Я в иле утоп по горло, и день ото дня
Всё больше безмолвия в самом покорном рабе.
И словно гирлянды бумажные - взмахи руки,
Тебе посвящаю историю жизни в узорах.
Танцую, как белая рыба, в плену у реки,
И жизнь провожаю на землю туманную взором...

Я так его и оставляю - на кровати, под покрывалом, безжизненной куклой - и, спотыкаясь, делаю шаг к зеркалу на стене. Собираю себя по кускам на поверхность из озера тьмы, что я Есть. Надеваю своё лицо, свои тонкие губы, свои высокие скулы. Свои холодные глаза. И неожиданно наступает тонкая, звенящая тишина. Наклоняюсь к зеркалу ближе, боясь ошибиться... Да, на самом краю моей радужки вижу отблеск глубокой, знакомой голубизны. Лазурь. Цвет океанов и закатного неба. Это он.

Доски разбитые плещутся в кружеве пены,
Скорбно шипит, набегая на скалы, волна.
Жизни тепло захлестало потоком из вены,
Вместо гремящего шторма вокруг - тишина.
Вереск окутал холмы, всё до неба лилово,
Слышится тихая песня холодных ветров.
Мы не успели сказать ни единого слова,
Прежде чем бросили зыби на твердь валунов
Хрупкий корабль, в ночи маяка не узревший.
Мир через край расплескался, и - солью в глаза,
Словно в пробитые трюмы. Наполнила бреши
В наших сердцах этих горьких морей пустота.
Кости мои упокоились в чёрных глубинах,
Выбелят их до жемчужного блеска лучи
Полной луны, проскользнув на чешуйчатых спинах,
Впившись в обрывки когда-то багровой парчи.

- О, Вэл, - протягивает он.

Новыми нотками из глубины моего горла, изгибом губ, холодком по моей пояснице, блеском на самом краю моей радужки.

- Не волнуйся ты так, - говорит он.

Шепчет.

- Ты же знаешь - я твой. Навечно.

Разрастается боль, заполняет тяжёлые своды,
И над городом грёз начинается ливневый дождь.
Не стерпела она в эту ночь, захотела свободы,
Улетела с ветрами туда, где волнуется рожь.
Из-под рёбер, из белой груди, из алеющей раны
Прорвалась, растолкала уснувшую душу мою.
О, так пусто во мне никогда не бывало! Я рано
Просыпаюсь и из дому прочь навсегда ухожу.
И пою, призывая вернуться в обитель томленья,
В это сердце пустое, холодное лезвие гроз.
Разрастается боль, заслоняя небес украшенья.
Меркнут реки без круга луны и мерцания звёзд.
Я брожу в темноте, повторяя запретное имя,
В сотне тысяч слогов заключившее суть бытия,
И склоняюсь пред тёмною болью, могучей святыней,
Умываюсь слезами её, как под ливнем дождя...

Что Есть Я?

Явись! Передо мною сбрось личину,
Я с камнем научился жить с тех пор,
Как первый раз глаза, больные сплином,
Пронзили душу, вперившись в упор.
Ты слишком молчалив и неприступен.
И сонмом поцелуев не согреть
Любовь твою, растаявшую в трупе
Любви моей. Явись! Мы примем смерть
И бросимся с горы в поток небесный.
Я знаю: захлебнувшись - утону,
Тебя прижав к груди своей болезной,
Ведь камень вечно тянется ко дну...

- Я - Смерть.

Кофейные кровоподтёки на белом столе
Ещё сохранили на память твои отпечатки,
И профиль змеиный, рисованный мною в угле,
Навеки застыл на изрезанной снегом сетчатке.
Солёные губы оставили след на краю
Последнего в мире бокала цейлонского яда.
Мне кажется, имя твоё все капели поют
В глубинах покрытого льдом предвесеннего ада.
Тебя не увидеть, укрытого тьмой вечеров.
Исчез в поворотах дороги, ведущей на запад.
Оставил ты мне приглушённое эхо шагов
И, смешанный с кофе, миндально-цианистый запах.

страницы [1] . . . [5] [6] [7]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Стихи, поэмы, Фантастика и мистика

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>