Горячая гей библиотека

Холодное лето Питера

Часть 1

"Сапсан" (не соколом, не птицею, - но рыбою, балтийской серебристой миногою!) выныривает, высвобождаясь, из-под коряги вокзала и, ускоряясь, плывёт через холодную мокрую хмарь к Москве, где только солнце, только небо, только ща-а-а-стье впереди. Я же остаюсь на перроне, стирая разом со щёк и из памяти прощальные поцелуйчики девушек из нашего финотдела.

Лето, мать его, - белые ночи, все гостиницы либо забронированы, либо по безумным ценам, а у нас командировка, еле нашли на квартиру-"двушку" на Лиговке, а на выходных собирались в Петродворец и в Павловск. И вот тебе выходные: прогноз обещает сплошные дожди и плюс шестнадцать - тоску.

В итоге девушки мои поменяли билеты и укатили в московское тепло, в шашлыки на дачах, к подружкам и дружкам, с собой не позвали, да я бы и не согласился: велика радость смотреть на чужое глупое счастье. Остался под дождём. Сказал - ну, типа, девчонки, Москве привет, а я в Эрмитаж. Чуть не добавил: к нежным мраморным паренькам Каналетто, к Амурам и вакханятам, чьи мраморные попки придавлены до милых ямочек игривыми мраморными пальчиками.

В вокзале даже обычная гулкость сейчас прибита сыростью. Пахнет волглой одеждой, и шелестят глухо, мокро плащи и зонты. Хочется быстрее отсюда выбраться и забраться в кровать, и лучше не одному. Но для начала - выпить.

Дрянное мерло в вокзальном кафе идёт по пятерной цене к магазинной, но я беру. Напиться - не столько с тоски, сколько с холода, с влаги и стыни, разглядывая мир вокруг. Вон пацанчик по ту сторону витрины кафе поворачивается в профиль. Вздёрнутый нос, стрижка под бобрик, в руках дешёвенький рюкзачишко, серая слишком большая рубаха застёгнута до последней пуговки и заправлена в брюки. Провинциалы почему-то часто носят не джинсы, а брюки. Мамы им отпаривают на брюках стрелки. Билеты у них - неизменно плацкарта или общий вагон.

В голову нежно плещет первая волна опьянения. Я, не допивая, беру ещё бокал, возвращаюсь к столику и стучу пальцем в стекло. Парнишка поворачивает ко мне голову, я показываю жестом на бокал - угощаю! - но он отворачивается. Я бы на его месте тоже не реагировал на какого-то там поддатого мужика. И он кого-то высматривает. Но не так, как ищут взглядом в вокзальной суете отошедших ненадолго друзей. Он сканирует пространство реально тревожно. С чего бы вдруг?

Вдруг парнишка напряжённо застывает, как будто наконец увидел цель, и поворачивается ко мне. Я повторяю приглашающий жест. Я расслаблен. Меня надо всей этой влагой теперь уже несёт алкоголь - так же примерно, как поверх русской провинции несёт, приподнимая, москвича Москва.

Парнишка дёргает стеклянную дверь кафе. Вместе с ним вплывает волна мокрого шума. Я смотрю туда, куда секундой до этого смотрел он. Там трое полицейских, или нацгвардейцев, или кого ещё из бесчисленных охранников, - три молодца, одинаковых с лица, от скуки поигрывающих дубинками.

- Привет, - говорю я, приподнимая бокал.

Он ответ мямлит что-то неопределённое, однако без раздражения.

- Тут, - говорю я нарочито равнодушно, чтобы не нарушать его пространство свободы, - есть вторая дверь, она прямо на улицу. Ты просто одет не по-местному, так что менты тебе не будут давать прохода. У тебя поезд сегодня или завтра? Ты на пересадке застрял?

- У меня с документами всё в порядке, - отвечает он так казённо, как будто называет имя, фамилию, статью и срок.

- Тогда давай отсюда пересядем отсюда подальше. Ты голодный? Угощаю. Ну, правда. Одному скучно. Ты ничего не должен. Я в командировке, мне всё оплачивают.

- Спасибо. Просто тут цены, короче, бешеные.

Картошка-фри в кафе, правда, бешеная - в смысле цены. А так она подруга погоды: вялая, ватная, тусклая. Однако парнишка проглатывает её в момент. Бросает вилку, хватает последний ломтик пальцами, подбирает им соус, заметив мой взгляд, смущается, обтирает пальцы об край тарелки, смущается ещё больше. Я протягиваю ему салфетку. У него вид телёнка, отбившегося от стада, заблудившегося и исхудавшего. Под дурацкой серой рубашкой угадывается, однако, природно ладное тело. Есть такой тип греческих куросов - треугольно сложенные, с крепкими бёдрами, меня такие возбуждают. Я раздеваю его глазами, не скрывая желания, потому что - ну вот вокзал, ну вот какой-то паренёк, если он уйдёт, в тех картах, что сданы мне на руки, ничего не изменится. Могу рискануть. Он смотрит в ответ настороженно, но не протестуя. Кажется, он принимает то, что хочу сказать я: моя карта открыта первой, но у него есть право выйти от игры.

- Кароч, - говорит он, - пасибки. Вкусно. Я Павел, но, кароч, можно Паша. А с поездом, кароч, засада. Но за двенадцать часов, типа, снимают бронь.

- За двенадцать - это когда?

- Кароч, утром только. Я, по ходу, попал.

Я называю ему своё имя и объясняю, что тоже попал - с командировкой, с поездом, с дождём, что завтра с утра мы можем дождаться снятия брони или, например, пойти в Эрмитаж, а переночевать можно и у меня, комнат две, хотя кровать одна, но во второй комнате два дивана, можно выбрать, где спать, хотя лично я бы предпочёл кровать...

Я говорю это, отличнейше понимая, что у меня хорошие карты на руках, а у него черте что. Но если он не отказывается сразу, то следует, что он в игре.

А он в игре.

Мы выходим из влаги вокзала во влагу дождя, огибая ёжащиеся от дождевых капель лужи. Ещё один патруль переминается в арке, но мы проскакиваем мимо, смешиваясь с толпой с поезда. До квартиры недалеко. Честные холостяцкие пельмени и вино можно раздобыть в любом местном продуктовом шалмане. Но вначале - в шмоточный магазин, помеченный надписью о тотальной распродаже. Я туда уже заскакивал на неделе. Сплошной Китай, - и, судя по ценам, избежавший таможни. Санкции. Черт его знает. Я подталкиваю Пашку к магазинной двери. Нужны - джинсы, толстовка, худи, кроссовки.

- Пашка, примерь.

- Вы, типа, Дедом Морозом работаете?

Девочка-продавец, приложив телефон к уху, смотрит куда-то в свой мир, и, как хорошо темперированный клавир, ведёт счёт тактам одними и теми же фразами: "Ну? Да? Чего? А он? А она? Ну?"

Кабинка для примерки обшарпанная, но большая, я вхожу в неё вслед за Пашкой. Он раздевается, глядя прямо на меня. Так, должно быть, смотрит на клиента женщина, пришедшая в гостиничный номер и расстёгивающая блузку. Не знаю. Я никогда не приводил в гостиницы женщин, а парни никогда не раздевались передо мной в магазинных кабинках.

Пашка, что называется, широк в кости, но при этом худ. Ключицы выпирают. Я представляю, в какого Геракла он превратится лет через десять. Но Гераклы меня интересуют меньше Адонисов. На этом колхозном Адонисе стираные-перестираные синие семейные трусы. От его одежды пахнет казённым домом.

- Не надо, - шепчет Пашка, когда я провожу по его груди рукой. - Я немытый.

В ответ я обнимаю его и целую в губы, одновременно просовывая руку под резинку трусов. Там пышно растёт колючий куст, а под кустом живёт зверёк, который меня и интересует. Пашка не отвечает на поцелуй. Я допускаю от того, что он просто-напросто не умеет ещё целоваться. Но зверёк его от ласки привстаёт на задние лапки.

Пашка отталкивается от меня и повторяет шёпотом:

- Мне, короче, помыться надо. А Деды Морозы всегда такие?

Я треплю его зверька по загривку:

- Думаю, всё будет по размеру.

Потом, понимая, как это выглядит со стороны, тоже шепчу:

- Прости. Это всё твоё. А потом ты можешь просто повернуться и уйти. Если не хочешь ко мне.

И в ту же секунду ловлю себя на том, что декларация собственного благородства лишает меня всякого благородства. И ясно же, что парнишка пойдёт со мной. Пошёл бы и безо всяких шмоток. Ну так и молчи, не говори ничего.

Я выскальзываю из кабинки в зал и возвращаюсь с парой кроссовок. Ну да, не кожа, а пластик, но на первое время хватит. Пашке, правда, всё подходит. Ему это идёт. "Идёт" - это когда дешёвое выглядит стильным. Джинсы, кроссы, худи, кроссовки.

страницы [1] [2]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Мужики и молодые, Случайное знакомство

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>