BlueSystem >
Горячая гей библиотека
Холодное лето ПитераЧасть 1 "Сапсан" (не соколом, не птицею, - но рыбою, балтийской серебристой миногою!) выныривает,
высвобождаясь, из-под коряги вокзала и, ускоряясь, плывёт через холодную мокрую хмарь к
Москве, где только солнце, только небо, только ща-а-а-стье впереди. Я же остаюсь на
перроне, стирая разом со щёк и из памяти прощальные поцелуйчики девушек из нашего
финотдела. Лето, мать его, - белые ночи, все гостиницы либо забронированы, либо по
безумным ценам, а у нас командировка, еле нашли на квартиру-"двушку" на Лиговке, а на
выходных собирались в Петродворец и в Павловск. И вот тебе выходные: прогноз обещает
сплошные дожди и плюс шестнадцать - тоску. В итоге девушки мои поменяли билеты и укатили
в московское тепло, в шашлыки на дачах, к подружкам и дружкам, с собой не позвали, да я бы
и не согласился: велика радость смотреть на чужое глупое счастье. Остался под дождём.
Сказал - ну, типа, девчонки, Москве привет, а я в Эрмитаж. Чуть не добавил: к нежным
мраморным паренькам Каналетто, к Амурам и вакханятам, чьи мраморные попки придавлены до
милых ямочек игривыми мраморными пальчиками. В вокзале даже обычная гулкость сейчас
прибита сыростью. Пахнет волглой одеждой, и шелестят глухо, мокро плащи и зонты. Хочется
быстрее отсюда выбраться и забраться в кровать, и лучше не одному. Но для начала - выпить.
Дрянное мерло в вокзальном кафе идёт по пятерной цене к магазинной, но я беру. Напиться -
не столько с тоски, сколько с холода, с влаги и стыни, разглядывая мир вокруг. Вон
пацанчик по ту сторону витрины кафе поворачивается в профиль. Вздёрнутый нос, стрижка под
бобрик, в руках дешёвенький рюкзачишко, серая слишком большая рубаха застёгнута до
последней пуговки и заправлена в брюки. Провинциалы почему-то часто носят не джинсы, а
брюки. Мамы им отпаривают на брюках стрелки. Билеты у них - неизменно плацкарта или общий
вагон. В голову нежно плещет первая волна опьянения. Я, не допивая, беру ещё бокал,
возвращаюсь к столику и стучу пальцем в стекло. Парнишка поворачивает ко мне голову, я
показываю жестом на бокал - угощаю! - но он отворачивается. Я бы на его месте тоже не
реагировал на какого-то там поддатого мужика. И он кого-то высматривает. Но не так, как
ищут взглядом в вокзальной суете отошедших ненадолго друзей. Он сканирует пространство
реально тревожно. С чего бы вдруг? Вдруг парнишка напряжённо застывает, как будто
наконец увидел цель, и поворачивается ко мне. Я повторяю приглашающий жест. Я расслаблен.
Меня надо всей этой влагой теперь уже несёт алкоголь - так же примерно, как поверх русской
провинции несёт, приподнимая, москвича Москва. Парнишка дёргает стеклянную дверь кафе.
Вместе с ним вплывает волна мокрого шума. Я смотрю туда, куда секундой до этого смотрел
он. Там трое полицейских, или нацгвардейцев, или кого ещё из бесчисленных охранников, -
три молодца, одинаковых с лица, от скуки поигрывающих дубинками. - Привет, - говорю я,
приподнимая бокал. Он ответ мямлит что-то неопределённое, однако без раздражения. -
Тут, - говорю я нарочито равнодушно, чтобы не нарушать его пространство свободы, - есть
вторая дверь, она прямо на улицу. Ты просто одет не по-местному, так что менты тебе не
будут давать прохода. У тебя поезд сегодня или завтра? Ты на пересадке застрял? - У
меня с документами всё в порядке, - отвечает он так казённо, как будто называет имя,
фамилию, статью и срок. - Тогда давай отсюда пересядем отсюда подальше. Ты голодный?
Угощаю. Ну, правда. Одному скучно. Ты ничего не должен. Я в командировке, мне всё
оплачивают. - Спасибо. Просто тут цены, короче, бешеные. Картошка-фри в кафе, правда,
бешеная - в смысле цены. А так она подруга погоды: вялая, ватная, тусклая. Однако парнишка
проглатывает её в момент. Бросает вилку, хватает последний ломтик пальцами, подбирает им
соус, заметив мой взгляд, смущается, обтирает пальцы об край тарелки, смущается ещё
больше. Я протягиваю ему салфетку. У него вид телёнка, отбившегося от стада,
заблудившегося и исхудавшего. Под дурацкой серой рубашкой угадывается, однако, природно
ладное тело. Есть такой тип греческих куросов - треугольно сложенные, с крепкими бёдрами,
меня такие возбуждают. Я раздеваю его глазами, не скрывая желания, потому что - ну вот
вокзал, ну вот какой-то паренёк, если он уйдёт, в тех картах, что сданы мне на руки, ничего
не изменится. Могу рискануть. Он смотрит в ответ настороженно, но не протестуя. Кажется,
он принимает то, что хочу сказать я: моя карта открыта первой, но у него есть право выйти
от игры. - Кароч, - говорит он, - пасибки. Вкусно. Я Павел, но, кароч, можно Паша. А с
поездом, кароч, засада. Но за двенадцать часов, типа, снимают бронь. - За двенадцать -
это когда? - Кароч, утром только. Я, по ходу, попал. Я называю ему своё имя и
объясняю, что тоже попал - с командировкой, с поездом, с дождём, что завтра с утра мы
можем дождаться снятия брони или, например, пойти в Эрмитаж, а переночевать можно и у меня,
комнат две, хотя кровать одна, но во второй комнате два дивана, можно выбрать, где спать,
хотя лично я бы предпочёл кровать... Я говорю это, отличнейше понимая, что у меня
хорошие карты на руках, а у него черте что. Но если он не отказывается сразу, то следует,
что он в игре. А он в игре. Мы выходим из влаги вокзала во влагу дождя, огибая
ёжащиеся от дождевых капель лужи. Ещё один патруль переминается в арке, но мы проскакиваем
мимо, смешиваясь с толпой с поезда. До квартиры недалеко. Честные холостяцкие пельмени и
вино можно раздобыть в любом местном продуктовом шалмане. Но вначале - в шмоточный
магазин, помеченный надписью о тотальной распродаже. Я туда уже заскакивал на неделе.
Сплошной Китай, - и, судя по ценам, избежавший таможни. Санкции. Черт его знает. Я
подталкиваю Пашку к магазинной двери. Нужны - джинсы, толстовка, худи, кроссовки. -
Пашка, примерь. - Вы, типа, Дедом Морозом работаете? Девочка-продавец, приложив
телефон к уху, смотрит куда-то в свой мир, и, как хорошо темперированный клавир, ведёт
счёт тактам одними и теми же фразами: "Ну? Да? Чего? А он? А она? Ну?" Кабинка для
примерки обшарпанная, но большая, я вхожу в неё вслед за Пашкой. Он раздевается, глядя
прямо на меня. Так, должно быть, смотрит на клиента женщина, пришедшая в гостиничный номер
и расстёгивающая блузку. Не знаю. Я никогда не приводил в гостиницы женщин, а парни
никогда не раздевались передо мной в магазинных кабинках. Пашка, что называется, широк
в кости, но при этом худ. Ключицы выпирают. Я представляю, в какого Геракла он превратится
лет через десять. Но Гераклы меня интересуют меньше Адонисов. На этом колхозном Адонисе
стираные-перестираные синие семейные трусы. От его одежды пахнет казённым домом. - Не
надо, - шепчет Пашка, когда я провожу по его груди рукой. - Я немытый. В ответ я
обнимаю его и целую в губы, одновременно просовывая руку под резинку трусов. Там пышно
растёт колючий куст, а под кустом живёт зверёк, который меня и интересует. Пашка не
отвечает на поцелуй. Я допускаю от того, что он просто-напросто не умеет ещё целоваться.
Но зверёк его от ласки привстаёт на задние лапки. Пашка отталкивается от меня и
повторяет шёпотом: - Мне, короче, помыться надо. А Деды Морозы всегда такие? Я
треплю его зверька по загривку: - Думаю, всё будет по размеру. Потом, понимая, как
это выглядит со стороны, тоже шепчу: - Прости. Это всё твоё. А потом ты можешь просто
повернуться и уйти. Если не хочешь ко мне. И в ту же секунду ловлю себя на том, что
декларация собственного благородства лишает меня всякого благородства. И ясно же, что
парнишка пойдёт со мной. Пошёл бы и безо всяких шмоток. Ну так и молчи, не говори ничего.
Я выскальзываю из кабинки в зал и возвращаюсь с парой кроссовок. Ну да, не кожа, а
пластик, но на первое время хватит. Пашке, правда, всё подходит. Ему это идёт. "Идёт" - это
когда дешёвое выглядит стильным. Джинсы, кроссы, худи, кроссовки.
страницы [1] [2]
Этот гей рассказ находится в категориях: Мужики и молодые, Случайное знакомство
Вверх страницы
>>>
В начало раздела
>>>
Прислать свой рассказ
>>>
|