Горячая гей библиотека

Письма (глава 2)

Часть 8 (последняя)

У меня навсегда останется трепет перед этим ожившим некрополем, перед этим королевством кривых зеркал, где нельзя верить даже самому себе. Чтобы не сгинуть в мириадах теней, через этот таинственный край можно проходить лишь навылет, чужестранным путником, ни в коем случае не оглядываясь на него, иначе есть риск навсегда застыть мрамором под тенью ниши в какой-нибудь блистательной стене одного из великолепнейших дворцов, как тот, в который ты зазвал меня на выставку эпатирующих фотографий двух французских морячков.

Я до сих пор не понимаю, что ты такого находишь в их творчестве. Это постановочное блистательное восковое позёрство, от которого меня, если честно, тошнит. Даже в твоих рабочих, ремесленных фотографиях я вижу больше красоты и чувств. Да и потом, у нас же должен быть хоть какой-то повод для споров. Хотя если бы я был более внимателен, то, может, и проникся бы этими снимками, но ты просто не дал мне возможность это сделать. Помнишь? Только я пытался рассмотреть что-либо, как ты тихо подкрадывался ко мне и в шушукающейся музейной тишине принимался кусать меня за ухо, а потом кошачьими шагами отбегал в другой угол. Каждый раз как бы случайно оказываясь совсем близко ко мне, ты успевал лизнуть своим шаловливым языком мои дёсны. Я краснел, как гимназистка на морозе, но мне почему-то совершенно не было стыдно.

Удивительно то, что мы всё время, находясь на людях, вели себя просто неприлично, и никто даже не бросил на нас косой взгляд. Мы как будто сливались с этой отчаянной северной весной в её непристойности. Странная штука: суровые бабушки-смотрительницы, видя нас, становились приветливыми, официанты в кафе делали нам скидку и передавали сдачу, суровые мужчины-охранники смотрели на нас с доброжелательной грустной завистью. А помнишь того свидетеля Иеговы? Когда он подошёл к нам, мы любовались прекрасными изгибами колоннад, крыльями укрывающих спасительной любовью сынов земли под всепрощающим отеческим взором. Ты потом пошутил, что надо быть слепым фанатиком, чтобы радостно-вдохновенно всучивать эту свою пропаганду прямо перед входом в христианский храм, да ещё и двум парням, держащимся за руки.

Когда культурная программа дня подошла к концу, мы спрятались от всех в безлюдном, залитом чистейшими золотыми лучами дворике. Мимо нас прошёл чумазый бомж, улыбающийся долгожданному теплу. Ветерок надувал нам в голову в высшей степени плотско-страстный мотив осатаневшего апреля. Созревшее желание грозило обрушиться на нас, ломая своим весом налившиеся соком вожделений хрупкие ветви моего благоразумия. Мне хотелось первого раза, нашего первого раза. Ты смотрел на меня и всё прекрасно понимал. Сидя, поджав под себя ноги, вполоборота ко мне, ты стал смотреть куда-то вдаль. Мне показалась, что я тебя теряю, и я струхнул.

Чтобы нарушить тишину, я завёл спор о выставке. Зная о том, что ты в восторге от увиденного, я стал напропалую критиковать французов, стараясь спровоцировать тебя на схватку. Выслушав мои отчаянные выпады, ты спросил, помню ли я работу, которая, кажется, называется "Признание". Там крупным планом взят парень с огромными глазами, полными острой боли. Его лоб, щёки, шея, обнажённые плечи - всё его тело покрыто влажным блеском немыслимого эмоционального напряжения, словно он ждёт смертельный удар. Ты сказал, что до сих пор её отлично помнишь. Закончив это предисловие, ты рассказал мне о том, что пару лет назад ты и твой бывший заработали этот вирус.

Глупый, ты зря боялся! Я тогда сказал тебе, что этот безусловно досадный факт твоей биографии для меня не меняет ровным счётом ничего. И ты знаешь, я не соврал. Я захотел тебя ещё сильнее, моё счастье, мой двухметровый парень! Ещё чётче мне захотелось стать твоим защитником, твоим рыцарем без страха и упрёка. Какая же я всё-таки тряпка, что бросил тебя тогда! Я во всех смыслах этого слова педераст, а не мужик.

Ты был так рад услышать мой ответ! Набежавшие на твой хмурый лобик тучки растаяли каплями слепого дождика, едва успевшего начать литься из твоих зелёных, как молодые побеги, глазок. Так началась моя жизнь, моя настоящая жизнь.

Мы не пропускали ни одного закоулка, ни одного потаённого местечка на нашем пути. Любые кусты становились для нас будуаром, как тогда, в первый раз, под каплями тёплого, как парное молоко, ливня, предвестника сезона светлых бессонниц. Прогретая солнцем жесть крыш, прогибаясь под ударами наших тел, стала нам брачным ложем. В опасно свежие для здоровья дни мы любили друг друга в укрытиях пыльных тёмных чердаков. В воздухе, разрезанном пробивающимися сквозь щели лучами солнца, то и дело раздавалось биение крыльев птиц, растревоженных нашими неосторожно шумными вздохами. Во время передышек, когда мы просто тихонько сидели рядом друг с другом и молчали, пернатые свидетели нашего венчания принимались одобрительно ворковать, словно от горечи требуя продолжения.

В один из таких моментов ты попросил меня полностью раздеться, помнишь? И стал ловить меня в объектив своей огромной фотокамеры, с которой ты никогда не расставался по долгу своей профессии. Ты попросил меня расслабиться и просто быть собой. Сейчас я смотрю на эти снимки и вижу худенького совсем ещё пацана с наивным и трогательным взглядом, неожиданно красивого и нуждающегося в защите отрока. Неужели ты и вправду видел меня таким? Если это так, то мне понятно, почему ты любил меня, зная о том, что я вовсе не самый храбрый и сильный в мире паренёк.

Это ещё большой вопрос, чьи доспехи сияли тогда сильнее в лучах негасимого солнца. Ведь это ты бегал за мной, старавшимся удержаться в седле велосипеда, держа меня за задницу и объясняя мне на русском-матерном, что нужно делать, чтобы не потерять равновесие. Несмотря на всю твою заботу я в тот день всё-таки ободрал себе голень об педаль, но я до сих пор любуюсь оставшимся мне на всю жизнь после того случая красивым ровным шрамом.

Пока ты возился со мной, сидя на скамеечке и улыбаясь, на нас смотрела милейшая старушка. Когда мы сели рядом с ней, чтобы передохнуть, она завела разговор о том, как это замечательно, что велосипеды снова вошли в моду. Я не мог не согласиться с ней, смотря на жёлтый диск, катящийся к горизонту, который неумолимо стачивал один из счастливейших дней моей жизни. Спасибо тебе за то, что ты научил меня ездить на велосипеде. Это даже у моего папы не получилось. Он до сих пор считает меня дефективным в этом плане. Видимо, мы действительно всю жизнь ищем то, чего нам не хватало в мелком возрасте, например, те простые и тёплые слова, которые мы постоянно говорили друг другу:

- Ты самый красивый!

- Нет, это ты самый красивый!

- Нет, ты самый красивый!

- Нет, ты самый красивый! Не спорь со мной!

- Хорошо, не буду. Тебе видней, ведь ты у меня самый умный. Помнишь?

Нам не хватает младенческой доверчивости и родительской заботы. Общество вычеканивает из наших стеснений и страхов мелочь глупых повседневных привычек, так о многом нам говорящих. Я вспоминаю тот момент, как мы тогда спрятались в тёмный закоулок по малой нужде. Я попросил тебя отвернуться. Ты спросил меня, почему ты должен это сделать. Я ответил, что стесняюсь и не могу при посторонних это делать. Ты усмехнулся и возразил мне, сказав, что, во-первых, ты не посторонний, а во-вторых, ты намерен навсегда отучить меня от этой девичьей скромности. Расстегнув мою ширинку и достав его, ты стал направлять струю, а затем, как и положено, стряхнув последние капли, попытался уложить его на место, но было уже поздно это делать...

Твоя забота обо мне порой оборачивалась против тебя. Ты очень сильно перепугался, когда как-то раз нас предательски подвёл наш резиновый друг. Я даже не успел осознать, что произошло, а ты уже тащил моё тело в ванну промывать его каким-то раствором с ужасно заковыристым названием. Хорошо, что это произошло, когда мы любились в квартире, а не на открытом воздухе, как обычно, иначе я не знаю, что бы с тобой было. Ты даже пару раз прикрикнул на меня, когда я тормозил, путаясь в незнакомой ситуации. Прости меня за то, что заставил тебя переживать по пустякам. Я должен был щадить тебя и всячески оберегать, прости меня!

С каждым днём, проведённым с тобой, я всё острее осознавал то, что играю в заранее проигранную игру. Я надеюсь на твоё понимание. Ты знаешь детали моей второй, параллельной жизни, где не было тебя. Так сложилось, что я не мог прекратить её, не расставшись с тобой. Хотя, наверное, всё-таки мог, конечно, мог, но бросить всё и трусливо бежать на сказочный юг, продлив подходящее к концу северное лето, было проще, так же как было проще напиваться каждый день до чертей вместо того, чтобы искать работу, легче было трахаться со всеми подряд, чем хотя бы просмотреть объявления о сдаче комнат. Сказать тебе о том, что я уезжаю далеко-далеко, оказалось для меня менее обременительным делом, чем признаться тебе в том, что я люблю тебя и хочу быть с тобой, и хотя бы узнать твоё мнение по этому поводу, прежде чем бежать из города и страны, поджав хвост.

О чём я говорю! О каком понимании с твоей стороны может идти речь, когда сейчас я сам себя презираю?

Почему ты не удержал меня тогда? Зачем ты отпустил меня от себя? Неужели потому, что разочаровался во мне? Должно быть, паршиво, неожиданно наткнувшись в деревенском сортире на роман в стихах, зачитаться им, уйдя в чарующее марево поэтики, и вместо развязки обнаружить, что его последние выдранные страницы уже кем-то использованы. Вот уже полгода ты не отвечаешь на мои письма, и твой аппарат для меня недоступен. Я уже и не надеюсь на продолжение нашей истории. Думаю, что ты тоже. Неужели я прав?!

P.S. Конечно, нет. Если бы ты разочаровался во мне, то не лежал бы сейчас в моей постели, досматривая последние сны, и средиземноморское солнце не целовало бы своими лучами твои пяточки, соблазнительно торчащие из-под одеяла. Иначе ты не нашёл бы в себе сил покинуть так любимый тобой каменный город и, взяв на последние деньги билет в одну сторону, сделав мне один-единственный предупредительный звонок, не оказался бы волшебным образом рядом со мной. Ну, как не начать писать книгу после этого?

Понятия не имею, что мы будем делать дальше, чем будем платить за квартиру в следующем месяце, но я уверен в том, что со мной рядом находится самый главный человек в моей жизни, и я сделаю всё, чтобы только не потерять его. Мне радостно и не страшно так, как никогда не было до этого момента! Кстати, почему какое-то там солнце целует твои пяточки? Это исключительно моё право. Пойду разберусь с этим.

Послесловие

Благодарю тебя, друг мой, за то, что ты нашёл в себе силы исполнить мою просьбу и дочитать это повествование до конца, точнее, до его середины. Я ценю это. Найти благодарного адресата в наше время намного трудней, чем вдохновленного чем-то автора. Смею предположить, что если ты так далеко зашёл в своей выдержке, то в тебе возникшими вопросами пробудилось любопытство. Подозреваю, что тебе интересно узнать, насколько то, что ты только что прочёл, является правдой. Смею надеяться на то, что твою фантазию бередят мысли о том, что же я мог утаить от тебя. Но, самое главное, я уверен в том, что тебе не даёт покоя дальнейшая судьба главных героев моей истории. Ты жаждешь ответов, мой хитрый лисёнок! Поэтому я открою тебе одну тайну: эти финальные строки также являются предисловием для следующей части моего автобиографического романа-исповеди с главным признанием.

страницы [1] . . . [6] [7] [8]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>