Горячая гей библиотека

Заживо погребённые

Часть 3

Он весь сиял и светился, был весь как будто прозрачный и сотканный из воздуха. Русые кудри лишь слегка вились и были зачёсаны как-то по-старомодному, яркие зелёные глаза делали его взгляд умиротворяющим и манящим, словно смертельные песни Сирен, верхняя губа была немного вздёрнута, отчего казалось, что он постоянно на всё смотрит немного свысока и с усмешкой. Движения были плавными, почти кошачьими. От него пахло васильковой водой и свежей выпечкой. Аккуратная, неброская и, по всей видимости, выписанная из-за границы замшевая курточка нежно-зелёного цвета была расстёгнута до уровня груди, из-под неё виднелась кипенно-белая сорочка с изумрудными пуговицами. Брюки были прямые, со стрелками, нежного песочного цвета, они мягко облегали совсем юное тело. Ботиночки были тёмно-коричневые, кожаные, такого же цвета был и небольшой портфель с изящной медной застёжкой. Как же он не вписывался в это окружение, и как же всё вокруг него выглядело убого и аляповато. И эта нескладная женщина с резким лавандовым ароматом, и отчего-то постоянно чавкающий потный мужик с огромным чемоданом, и рыбный запах, и серые стены замшелой базы с её грязными мрачными сотрудниками.

Видимо, он совсем недавно вступил в ряды суровой проверяющей братии и ещё не успел затянуться дряхлой паутиной их стоической профессии. А, может быть, он совершенно случайно оказался в этих рядах, перепутав двери заведения, куда его распределили после окончания учебного заведения? В любом случае, он был здесь, и его присутствие не предвещало ничего хорошего.

Так подумала Валентина Ивановна, увидев юношу в дверях своего кабинета. На своём веку она повидала всяких проверяющих, и с каждым годом своей работы её отношение к ним сменялось у неё от священного трепета к ненависти и, наконец, к жалости, смешанной с брезгливостью. Её, понятно, не испугало появление ни женщины, ни ревизора с чемоданом. Это всё преходящее. Но отчего-то она крепко насторожилась, увидев этого юношу. Это чувство она пока не могла разгадать в себе.

В момент появления этих трёх посланников казначейского отдела Министерства пищевой промышленности в кабинете была она одна. Он, директор базы и её тайный подопечный, уехал в комитет, занимающийся разбирательствами травм, полученных работниками на производстве. Нужно было как-то попытаться утрясти дело с кладовщиком, попавшим под погрузчик, отделаться малой кровью.

Валентина Ивановна уже усадила ревизоров, предложила им чаю, от которого с деланой строгостью те отказались, и попросила подождать немного, пока приедет начальник. Она знала все тонкости ревизий и хорошо разбиралась не только в обязанностях инспекции, но и в своих правах. А пока предложила зарегистрироваться в журнале учёта инспекций, попросила показать удостоверяющие их полномочия документы. Всё время, пока ждали директора, она то и дело искоса поглядывала на молодого служащего, так таинственно волновавшего её сердце. Однако в нём не было ничего явного, такого, что могло бы заставить её тревожиться или переживать. Более того, с того момента, как он появился в этом кабинете, он не произнёс ни слова, при этом как-то лукаво щурясь. Этот ангел смотрел прямо и открыто, вселяя пугающую уверенность в то, что именно он здесь самый главный, даже судьбоносный персонаж.

Только когда, спустя полчаса, в кабинет вошёл Он, тридцатидвухлетний, такой сильный и красивый, немного возбуждённый, она всё поняла. Всё стало для неё ясно и понятно, как белый день: почему Он был всегда таким выдержанным и отстранённым; почему Она никогда не задавала Ему лишних вопросов; почему так трепетно заботилась о каждом Его вздохе и взгляде, и почему её так терзало появление этого юноши, внезапно, буревестником, ворвавшегося в их пропахший рыбой суровый мир пьяных грузчиков, вороватых кладовщиков и очерствевших сердец...

В этот вечер Он не находил себе места. Возвратившись с работы, Он метался в своей комнате, как загнанный зверь. Не пил чай, не принимал душ, не слушал радио, не читал книг. Всё рушилось на глазах, ничто не поддавалось объяснению и контролю. Не внезапная ревизия так вывела Его из себя. Он тоже, как и Валентина Ивановна, был не новичком и не робкого десятка. Не случилось ничего такого, что Он не смог бы уладить, не произошло ничего, угрожающего Его честному имени, профессии и безопасности. Он встретил Его.

Войдя в кабинет, Он сей же момент понял, что все Его старания, труды и обеты рухнули в одночасье. Он не видел никого, кроме него, но ни взглядом, ни словом не показал своего волнения и падения. Никто, кроме Валентины Ивановны и белокурого юноши, не заметил Его смятения и страшного вихря чувств и мыслей, бушевавшего внутри. Ни одна живая душа не могла теперь помочь Ему.

Всю ночь Он не сомкнул глаз. Борьба с самим собой больше не имела для Него смысла, не виделась Ему целью, которую Он преследовал всю свою жизнь. Одновременно хотелось рыдать от беспомощности, и в то же время какое-то новое чувство переполняло Его неким сладким ядом, лёгким, почти невесомым, словно густой фимиам, подступало комом к горлу и заставляло бешено биться сердце.

Он запомнил каждую черту лица, каждое движение, нежный, едва уловимый аромат кожи и тепло молодого тела, которое, уж наверно, грело Его и теперь. Казалось, юноша только однажды взглянул на Него в тот момент, когда Он уверенно вошёл в комнату слегка раскрасневшимся от ядрёного осеннего воздуха. Хотя, возможно, и не однажды? Просто Он нарочно, всеми силами старался избегать смотреть в его сторону, потому как знал, что этот взгляд не предрекал ничего хорошего, был опасен. Был опаснее всего.

Вдруг в комнате стало натурально невыносимо находиться от запаха васильковой воды, зелёного яркого света и почти осязаемого тепла. Весь в лихорадке, одним движением Он сорвал с себя сорочку и, откинувшись на спинку деревянного стула, принялся медленно расстёгивать ремень брюк, представляя под собой юное тело. Ему чудился сахар нежных алых юных губ на своих губах, слегка небритых щеках, шее. Руки с напрягшимися досиня венами, сопротивляясь, сдерживали под бельём мощный член, напрягшийся до неистовой боли: мощный и упрямый, он так хотел оказаться в нём, обладать им, стать одним целым, почувствовать его тепло не только снаружи, но и изнутри...

Желание было столь велико и болезненно, что уже через несколько мгновений мощная тёплая струя сладковатой спермы ударила Ему в лицо, затем попала в рот и, наконец, оросила обнажённую грудь, медленной струйкой стекая на влажный живот. Он жадно проглотил густое, немного обжигающее семя, чувствуя, как оно обволакивает горло, медленно проникает внутрь вероломным, непознанным, но в то же время таким настоящим существом.

Это он... Он подлинно проник в Него так смело и бесстрашно! Так просто, бесцеремонно вставил в Его не знающий наслаждений влажный рот свой молодой член, заставил задыхаться и захлёбываться желанием. Это он так по-взрослому, совсем по-хозяйски кончил в него.

Как же Ему хотелось, чтобы это действительно был он...

Серый и мокрый рассвет Он встретил, лёжа на холодном полу, абсолютно голый, весь в горячке. Один чёрт знает, во сколько Он уснул, что с Ним происходило той ночью и какие сны Ему снились. И лишь одинокий ночной мотылёк, приютившись на старинном абажуре, почти до самого утра сиротливо наблюдал погибающего молодого мужчину, а утром покинул эту остывшую комнату, чтобы не возвращаться сюда больше никогда.

На базу Он пришёл совершенно не выспавшимся, опрокинутым и раздражённым. На душе было настолько тяжело, что каждое движение давалось с огромным трудом. Все Его мысли теперь занимал Он. И не бессонная ночь и жёсткое ложе заставляли Его сердце разрываться в груди, а как раз этот юноша, так вдруг объявившийся и так вдруг исчезнувший из Его жизни.

В течение всего дня Он практически ни с кем не разговаривал. Валентина Ивановна, понимая, что произошло, полностью взяла в свои руки всё руководство, стараясь как можно меньше сталкиваться с Ним, вовсе не заходила в кабинет, в свободные минуты отсиживаясь либо в подсобке кладовщиков, либо курила в дряхлой беседке.

Ничего особенного проверка не выявила, нарушения были пустяковые, поэтому колоритная троица обернулась за день и была такова. Ещё никогда Он так не жалел о том, что ревизия не продлилась. Он был готов даже намеренно совершить какое-нибудь служебное преступление, лишь бы теперь в Его кабинете опять пахло васильками и замшей. Готов был даже простоять весь день за дверью, только бы он сейчас был по её другую сторону...

Минуло семь дней.

Ему не хотелось возвращаться домой, не хотелось оставаться на работе. Всё потеряло смысл, и стало уж совсем тяжело. Крохотная Его комната обернулась теперь холодным, сырым склепом, прибежищем скопца с его комнатой пыток. Приходя с работы, Он не включал свет, не заваривал чай и не поворачивал тумблер громкоговорителя. Тенью проскальзывая по длинному коммунальному коридору, не отвечая на приветствия соседей, Он закрывался у себя до самого утра, не подавая никаких признаков жизни. Утром, совершив свой обычный туалет и наскоро одевшись, Он так же проскальзывал мимо редких, ещё полусонных жильцов и жиличек, чтобы раствориться в утреннем седом тумане...

Сонечка Нелидова, бледная, с красивыми острыми чертами лица, перенёсшая чахотку девица, сопротивляясь сильному ветру, срывавшему с неё не по сезону тонкий плащик, уверенно направлялась на встречу, которую она ждала каждые четыре недели. В третью пятницу месяца она встречалась со своим милым другом. По заведённому правилу, эти встречи случались в Его крохотной комнатке в коммунальной квартире в старом доме в самом центре города. На этот раз она приготовила Ему сюрприз. Так уж сложилось, что Соня ещё со школы была безответно влюблена в молчаливого красавца, сидевшего за соседней партой, и, будучи ещё девочкой, совершенно по-взрослому призналась себе в том, что никогда Он не будет испытывать к ней ответного чувства. Впрочем, она себя успокоила тем, что и другим, даже Вере Зарайской, огненно-рыжей, с окладистым задом, на который засматривались все ребята, бестии, не завоевать это мятежное сердце. Единственно для того, чтобы под любым предлогом оставаться всегда рядом с Ним, ну или хотя бы быть в поле Его зрения, она решила во что бы то ни стало подружиться с ним. Подружится по-настоящему. Не быть надоедливой занудой с вечными кислыми историями, но стать настоящим другом: верным и преданным, как собака-поводырь.

Долго и упорно она шла к своей мечте. Ей пришлось отказаться от ухаживаний парнишек, а затем и молодых людей: красавцев, интеллигентных и воспитанных юношей из хороших семей, подающих надежды молодых учёных, врачей и даже одного художника. Будучи очень живой и мудрой не по годам девушкой из зажиточной семьи держателя доходных домов и пары городских аптек, она всегда была самой любимой дочкой, которую прочили за лучшего еврейского юношу в городе из лучшей еврейской семьи. Но со временем родители сникли в борьбе за счастье своего отпрыска, втайне всё же надеясь на то, что она выйдет замуж за этого угрюмого бобыля с бесконечной скорбью всего еврейского народа в Его огромных глазах. Так они её любили. Всё же самое главное, чтобы дочь была счастлива. И Сонечка была-таки счастлива. Она была счастливым человеком.

Несмотря на свою хрупкую натуру, духом она была сильна. Даже после тяжёлой болезни, крепко подорвавшей её здоровье, только сила воли и безумная жажда жизни помогли ей встать на ноги, чтобы опять, один раз в месяц, видеть Его.

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мастурбация, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>