Горячая гей библиотека

Эмеркельд: две славные луны Севердера смотрели в спальню мою...

Часть 3

Рубашка и пытка

Я лежал на спине, глядя в потолок своей спальни, и слегка вздрагивал, когда губы Алессана в очередной раз касались моих губ, щёк, ушей. Ладони юноши вернулись к своей работе, и я чувствовал, как скользят они по моему телу. Полотно ночной рубашки, конечно, ничего не могло скрыть, и я ощущал шероховатость кожи пальцев на своих боках и груди.

- Любимый! - шептал еле слышно Алессан.

В голове моей было пусто. Лишь дуновения странного нетерпения и непонятного вожделения проносились по моему телу, подчас в такт, а чаще совсем не совпадая с поцелуями товарища.

Ласкам не было конца. Сколь сладостны были прикосновения Алессана! Сколь трепетно отвечало моё тело на близость пылающего тела юноши!

Спустя немного минут понял я, что изо рта моего раздаются еле слышные постанывания, что тело мое пусть едва заметно, но подаётся навстречу ладоням Алессана, что мои губы, пусть едва-едва, но тянутся к его губам, что мои руки нужно сдерживать, чтобы они не обвили его.

Я представил себе, как мой вассал снимает с меня ночную рубашку и я остаюсь перед ним бесстыдно нагим, и мне вдруг остро захотелось, чтобы это случилось сейчас же, немедленно. А Алессан всё тянул, мучая меня своими жадными ласками. Он целовал моё лицо и шею снова и снова. Он порхал своими пальцами по моей груди и животу.

Уж не желает ли он, чтобы я, потеряв всякую гордость, сам снял с себя последнюю одежду!

Едва сия мысль коснулась моего затуманенного разума, как я понял, что я и правда готов сделать это. Более того, в лихорадочных видениях, сотрясавших моё сознание в тот момент, я уже грезил увидеть обнажённым и тело Алессана. Мне так хотелось коснуться его груди, ног, ягодиц... Да, ягодиц... Ягодиц и... Я невольно зажмурился, представляя себе копьё своего насильника...

И тут очередное движение ладоней Алессана по моим ногам задело ночную рубашку и потащило её вверх. Я сжался. Весь прежний стыд, ужас, унижение вернулись ко мне. Моя рука невольно дёрнулась, чтобы задержать полотно на ногах моих, но наткнулась лишь на сильную ладонь Алессана. Язык юноши покинул мою ключицу, да и сам Алессан на мгновение исчез, чтобы появиться у моих бёдер и начать целовать мою руку.

- Ну же, мой милый, позвольте мне, - шептал Алессан. - Мой бог, позвольте мне снять с вас эту последнюю преграду.

И потащил ночную рубашку вверх.

По прикосновениям прохладного воздуха к коже следил я за тем, как покидает меня моя последняя одежда. Вот край рубашки уже оказался выше щиколоток. Вот поднялся он над коленями моими. Вот уж повязка на бёдрах стала видна...

Униженный, ибо именно чувство унижения ощущал я в тот момент, стал я вновь выворачиваться, силясь удержать рубашку, но подлый Алессан усилил нажим свой. Спустя мгновение губы его уже целовали обнажившийся пупок, а ещё спустя длительную минуту его язык коснулся рёбер.

- О, боги! - шептал насильник мой. - О боги! Неужели это не грёзы мои! Неужели явь сие, и я истинно вижу это прекрасное тело и целую его!

"О боги!.." - хотел бы шептать и я, но не хватало воздуха мне, ибо сбилось моё дыхание от постыдной сладости, разливавшейся по телу моему от каждого прикосновения и поцелуя Алессана. Не знал я, о чём просить кровавых богов. Ибо просить, чтобы унесли они Алессана прочь, не было у меня желания, а просить, чтобы побыстрее совершил он преступление своё, было бы против моей гордости. Как ни силен был дурман, застилавший пеленой удовольствия разум мой, но ни на мгновение не забывал я, что я есть могущественный граф Эмеркельд, а насильник мой - лишь один из ничтожнейших вассалов моих.

Ночная рубашка уже сбилась тугим кольцом в подмышках, и тело моё извивалось на кровати уже почти полностью обнажённым. И стал замечать я, как поцелуи Алессана стали сползать вниз, от сосков моих, набухших и как никогда чувствительных, к животу моему, напрягшемуся сверх всякой меры от усилий моих вырваться, и далее к пупку, и даже ниже него, к самой полотняной повязке. И понял я, что снимет бесстыдный насильник мой и её, и зашептал:

- Отпусти меня, Алессан! Отпусти!

Но снял Алессан не повязку с бёдер моих, а, удерживая меня своим облачённым в боевое одеяние телом, придавив тяжестью его, отчего стало мне трудно дышать, стянул с меня ночную рубашку, для чего пришлось ему руки мои поднять над головой моей. Не знаю, какие духи колдовали в ту ночь надо мной, но и в мыслях моих не явилось мне, что опущу я руки мои вниз или, уж тем более, стану пользоваться свободой их, чтобы отталкивать Алессана. Так и лежал я вытянувшейся на кровати извивающейся стрелой, пока товарищ по прежним играм целовал, нет, уж откровенно покусывал мой живот и ноги, по голеням до колен и вверх, до края повязки.

И отвечал на каждое движение Алессана мой окаменевший меч, дёргался и сжимался, и отравлял тело моё сладостным ядом желания. Была страсть товарища дика и непонятна, равно как и мой отклик на неё, ибо то, что ощущало тело моё и уста мои, были прикосновения мужские и поцелуи мужские, а ведь не в природе одного мужа целовать и желать близости другого мужа, а тому, другому мужу испытывать возбуждение и вожделение при поцелуях первого.

Алессан всё не торопился. Вновь и вновь скользили его руки по моему телу, вновь и вновь касались его губы моей кожи, вновь и вновь кусали его зубы соски мои, вновь и вновь лизал язык его мои ноги и руки. И - о боги! - не было в моей жизни ничего столь сладостного и столь постыдного, как те минуты!

Подлый же Алессан ещё не исчерпал коварства своего. Позволил он в какой-то момент моему извивающемуся то ли в попытках увернуться, то ли в попытках впитать в себя ещё более наслаждения телу оказаться на животе и зажал меня в таком положении. И тут же стал целовать и кусать мою спину, ласкать ноги мои сзади и лизать всё, что не успевал целовать и ласкать. И было то наисладчайшей пыткой под обеими лунами.

А после прикоснулся к моему заду. И взвился я от наслаждения и стыда. И застонал Алессан. И вторил ему я, хоть и сдерживался, как мог. Сильные ладони насильника моего всё более жадно и страстно стали гладить, сжимать и мять ягодицы мои, и было то сплошным мёдом для моего вожделеющего тела.

Столь сладостны были те ласки, что не заметил я, как стала под горячими пальцами Алессана развязываться и сползать повязка на моих бёдрах. Прострелил меня страх и ужас, лишь когда я почувствовал, что ладони юноши уже прямо коснулись кожи ягодиц. Вновь позабыв о наслаждении, я попробовал вывернуться, но Алессан не дал мне ускользнуть. Руки его крепко сжали обнажившиеся половинки попы моей.

Жезл и океан

- О, как вы прекрасны, мой господин! - шептал Алессан. - Как чудесны! О, как я люблю вас!

Как может один юноша любить другого юношу? Отчего так страстен Алессан, если возлежит он с таким же мужем, как он сам? И отчего так сладостно мне, если возлежу и я с таким же мужем, как сам я?

И, будто в наваждении, склонился Алессан над моим задом и стал целовать его. Жадно и страстно. Губы его скользили по половинкам попы моей, зубы несильно хватали плоть, а вскоре присоединившийся язык лизал кожу.

Руки юноши перестали удерживать меня, но не заметил я этого, ибо растворился в охватившем меня сладостном наваждении. Зачем продолжал я извиваться? Зачем пытался вывернуться?

Ладони Алессана мяли и сжимали мою обнаженную попу, а язык его уже покрыл влагой её всю.

Алессан вдруг перевернул меня вновь на спину.

Зачем, зачем перевернул он меня, ведь так мне было хорошо под его жадными руками и горячими губами!

Спустя мгновение, однако, позабыл я о своих сожалениях. Ибо лежал я полностью обнажённый, и Алессан жадно рассматривал моё тело. Света двух лун, лившегося через незашторенный балкон спальни, хватило бы для того, чтобы читать, не говоря уж о том, чтобы разглядывать меня. И Алессан разглядывал меня. Взгляд его бегал по мне, от макушки до пяток, жадно обшаривая всё моё тело. Но приковывал его более всего вид моего торчащего в вожделении копья. Естество моё вытянулось в длину более, чем я мог себе когда-либо представить, отвердело сильнее, чем самый твёрдый камень, и дёргалось под взглядом рыцаря, будто необъезженный жеребец.

Мы замерли оба. Я глядел на Алессана, а он, не мигая, глядел на мой меч. Я с ужасом думал, что вот теперь насильник мой ясно видит не только постыдное место моего тела, но и то, как возбуждён я, как сильно я желаю, чтобы свершилось то, ради чего прискакал он сюда посреди ночи. О чём думал Алессан, я не знаю, но он совершенно определённо в ту длинную минуту не дышал.

Потом юноша шумно сглотнул, и это вывело меня из оцепенения. Попытался я прикрыться, возможно, перевернуться, а может быть, стыд заставил бы меня всё же бежать из спальни совсем, но удержали меня сильные руки Алессана.

- О, мой желанный Эмеркельд! Нет ничего в мире прекраснее того, что являет собой ваше нагое тело! - зашептал он. - Нет ничего столь же невыразимо чудесного, как ваше обнажённое мужское достоинство! Нет ничего более призывного и пробуждающего страсть и вожделение, чем вид его возбуждения! Не стыдиться, но гордиться должны вы, мой господин, ибо нет и не было под лунами от самого сотворения мира человека со столь же прекрасным телом и столь чудесным жезлом наслаждения!

И Алессан отвёл мои ладони, которыми я пытался прикрыться. Он смотрел на моё древко, и вновь мне показалось, что не дышит мой товарищ.

страницы [1] [2] [3] [4] [5] . . . [7]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Фантастика и мистика, Молодые парни, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>