Горячая гей библиотека

Эмеркельд: две славные луны Севердера смотрели в спальню мою...

Часть 4

Мы замерли. Прошло не менее минуты, прежде чем сумел мой насильник произнести хоть что-то ещё. И были его слова словами богохульства:

- Что говорю я, о любимый! Не с людьми сравнивать должен я вас, а с богами! И пусть сию же минуту поразит меня молния или унесёт ураган, пусть разверзнется земля или обрушится на меня небо, но скажу я то, что бесспорно и очевидно. Нет столь прекрасного тела не только на земле, но и в Великом Чертоге, нет столь красивого юноши не только среди людей, но и среди богов, какое бы обличие они не принимали, человечье или сказочное, как бы они не пытались соревноваться с вами! Лишь одним способом боги могут подняться до красоты вашей - стать вами!

Тут уж иной вид ужаса объял меня. Ибо ничего страшнее этих слов не было, и кара богов должна была быть немедленной и мучительной. Но ничего не происходило, и я поднял свой взгляд на богохульника. Алессан всё так же безотрывно разглядывал моё нагое тело, постоянно останавливая взгляд на том месте, где сходятся ноги.

Потом его рука медленно приблизилась к моей восставшей плоти и осторожно коснулась её. Мой меч немедленно взвился, будто пытался догнать приласкавшие его пальцы, но, конечно, тут же с тяжёлым стуком упал обратно на мой живот. Острое ощущение чего-то небывалого, неземного пронзило всего меня. Если до сих пор то, что испытывал я, было наслаждением (а оно было наслаждением, ибо наслаждался я), то как можно было назвать то, что испытал я теперь? Чувство во сто крат более сильное, яркое, откровенное сжало меня, и понял я, что хочу умереть, ибо никогда больше я не испытаю ничего столь же прекрасного.

Потом ладонь Алессана вновь коснулась моей палицы, и вновь пронзило меня сладчайшее из удовольствий.

- О! - то ли простонал, то ли прохрипел насильник мой.

"О!" - мысленно вторил бы я, если бы мог мыслить.

Пальцы Алессана стали поглаживать древко моё, то и дело зарываясь в волосы у основания меча моего и погружаясь в плоть, содержавшую ядра мои. И если наслаждение, испытанное мною было каплей, то теперь на меня обрушился дождь. То была пытка. Пытка неземной сладостью. Пытка, заслонившая собой весь мир под обеими лунами, удалившая из головы остатки мыслей, лишившая моё тело всякого сопротивления. Нет, извивался я и далее, но извивался, признаюсь, не в попытках бежать, а от удовольствия, пронзавшего меня.

Алессан же, склоняясь всё ниже к моему жезлу, ласкал его ладонью, и изо рта товарища моего беспрерывным хрипом доносилось рычание.

Потом юноша коснулся моего копья губами. Я едва почувствовал это прикосновение, столь нежным было оно.

- Боги! - услышал я шёпот насильника моего. - Как я мечтал об этом!

Он вновь едва ощутимо поцеловал мою плоть. А потом ещё. И ещё. Алессан раз за разом мягко касался устами разгорячённой кожи моей палицы, прикосновения эти становились всё сильнее, и вот губы его уже заменили его ладони. Они лобзали мой жезл столь же крепко и сильно, как мяли руки до сих пор, и вновь погрузился я в неземную радость.

Когда же решил я, что венец наслаждения достигнут, Алессан погрузил моё древко в свой рот. И застонал я в голос. И выгнулось моё тело дугой. Нет, то, что называл я неземным наслаждением до сих пор, не было им. Вот то, что испытывал я сейчас, было неземным наслаждением. Столь сильна была сладость и удовольствие, пронзавшее моё тело, что потерял я сознание, ибо что есть полная потеря ощущения мира вокруг, когда есть лишь ты и то удовольствие, которое скручивает тебя, как не потеря сознания?

Наверное, я вновь извивался всем телом. Наверное, издавал крики. Но не осталось этого в моей памяти, ибо ничего не ощущал я, кроме острого чувства, которое взрывалось в древке моём, находившемся во рту насильника моего. Это было ощущение, ради которого можно было бы отложить самую важную битву, можно было бы бросить замок и титул, можно было бы позабыть о самой жизни своей.

Копьё же моё раз за разом погружалось в горячие теснины рта Алессана, язык его блуждал по стволу древка моего, ядер касались осторожные зубы, а головка упиралась в горло его. О боги, как это было невыносимо, сладчайше, прекрасно!

Не знаю, длилось ли всё то мгновение или час, но сорвалась стрела с взведённого арбалета, и испустил жезл мой струю семени в рот товарища моего. Я умер и воскрес, чтобы умереть и воскреснуть вновь и вновь. Вот теперь познал я, что есть настоящее наслаждение. Ибо всё то, что казалось мне наслаждением до сих пор, оказалось лишь пресной лепёшкой по сравнению с мощным фонтаном сладчайшего виноградного нектара. Как раздирало тело моё удовольствием неописуемым! Как сжимало и кидало меня в урагане неземного ощущения! Как выворачивало сознание моё жерновами рафинированного счастия!

Арбалет мой пускал стрелы вновь и вновь, и пил Алессан нектар мой, как и хотел он некоторое время назад, пил буквально, ибо проглатывал он всё семя моё, мыча и стеная от чувств, переполнявших его. Ладони его сжимали напрягающиеся ягодицы мои. Язык его мягко тёр головку копья моего, заставляя жезл мой испускать новые и новые струи.

И лишь когда вынырнул я из океана радости и света и вновь ощутил мир вокруг себя, лишь когда моё тело бессильно опустилось на простыни, лишь когда обрел я вновь способность дышать, выпустил Алессан древко моё изо рта и стал одними губами сжимать ядра мои.

- О боги! - шептал я еле слышно, когда вернулась ко мне способность мыслить и говорить.

- О боги! - шептал Алессан.

Когда пришли мы оба немного в себя, так сказал бесстыдный грешник:

- Как вкусен сок кувшина вашего, о господин мой!

И продолжал он осыпать поцелуями смягчающееся естество моё и ядра под ним, а при том шептал, будто в бреду:

- Не забыть мне вкуса сего до скончания века моего. Нет ничего вкуснее нектара вашего во всей ойкумене, и если сравниться что-либо с вкусом его, то лишь вкус вашего древка!

Возможно, то, что испытал я, было величайшим из грехов, но да простят меня кровавые боги - вернись я назад во времени, я бы всё отдал, чтобы вновь пережить то неописуемое наслаждение, кое захлёстывало меня ещё минуту назад!

Ваза и доспехи

Верно, я задремал. Ибо ничего не помню я из того, что происходило в следующие несколько минут. Сквозь сон, в который погрузился я, чувствовал я лишь нежные поцелуи Алессана на моих ядрах, бёдрах и животе да жар его языка, когда он осторожно брал мой отросток в рот.

Когда вынырнул я из дремоты, то ощутил одно из тех низменных желаний, в которых не стоит признаваться гордому графу. Даже не подумав о том, что меня может удержать мой насильник, я просто поднялся с кровати и на ватных от слабости ногах прошествовал в угол спальни.

Оглянулся, слегка удивлённый тем, сколь безропотно отпустил меня Алессан. Он восседал на кровати и глядел мне вслед. Только тут я вспомнил, что совершенно наг. Моим первым порывом было прикрыться или хотя бы нырнуть побыстрее за ширму, но я этого не сделал. Я стоял, осознавая, что товарищ мой видит моё голое тело, всё, целиком, замершее в пяти шагах от него, и ощущение собственной порочности дарило мне болезненное ощущение удовольствия.

Я стоял, залитый светом двух славных лун Севердера, и смотрел на Алессана. Тот же во все глаза глядел на меня, и лицо его отражало всё то же восхищение и всё то же вожделение.

Я зашёл за ширму и, испустив струю прозрачной жидкости, стал опорожнять тело своё в специально приготовленную для сих целей вазу.

Раздался шорох простыней. Я поглядел через щели в ширме, и предстала передо мной картина, одновременно постыдная, пугающая и завораживающая. Товарищ мой покинул кровать и разоблачался, избавляясь от боевого одеяния своего. Стройное тело его с каждым движением обнажалось всё более. К ногам падали листы толстой кожи, долженствующие защитить тело воина в бою, и ремни тонкой кожи, целью которых было держать оружие. Потом Алессан снял тунику. И, наконец, развязал верёвки, удерживавшие сандалии на стопах его.

Оставшись с одной лишь повязкой на бёдрах, он выпрямился, оглянулся в сторону моей ширмы, заметил мой взгляд и дёрнулся, отворачиваясь. Постоял немного в нерешительности, вновь оглянулся на ширму, за коей стоял я, а потом медленно стянул с себя и повязку.

Был Алессан посреди спальни моей совершенно голый, и свет обеих лун освещал его ещё не вполне возмужавшее тело. Были в том теле и нескладность, которая столь расстраивала меня в моей собственной внешности, и уже ставшие наливаться мужской силой мускулы, о которых мечтал я. Был он одновременно и угловат, и строен. Кожа его была цвета тёмного загара, приобретенного в походе, всюду, кроме бесстыдно обнажённых незагорелых ягодиц его.

Я думал о том, что Алессан красив. Я, конечно же, всегда знал, что он красив, осознавал, что он гармоничен и телом своим, и лицом, но именно сейчас, глядя на его нагое тело, я ощутил удар острого и всесильного понимания его немыслимой красоты. Был Алессан волнующим и притягательным, и невозможно было сопротивляться этому притяжению. И именно в то мгновение я понял, что где-то в глубине души я всегда жил с этим пониманием и никогда не мог ему сопротивляться.

То ли контрастом своего белого цвета, то ли красотой своей больше всего мой взгляд приковывал его зад, два выпуклых полушария ягодиц. Я чувствовал желание касаться и ласкать их, и это новое для меня желание и пугало, и очаровывало меня.

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Фантастика и мистика, Молодые парни, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>