Горячая гей библиотека

Эмеркельд: две славные луны Севердера смотрели в спальню мою...

Часть 5

Зачем Алессан разделся? Что ещё задумал он? Разве не свершил он уже то, чего желал? Разве не вполне надругался над телом моим? Разве не до конца унизил он графа своего?

Тут похолодел я - неужто хочет Алессан, чтобы и я стал лизать копьё его?!

Стало мне страшно. Страшно и любопытно одновременно. Конечно, даже под угрозой смерти не опущусь я до того, чтобы целовать своих подданных. И уж тем более целовать их отростки! Но... Каков он, жезл Алессана на вид? Каков он на вкус? И доставляет ли столь же многие наслаждения лобзание чужого древка, как доставляло мне наслаждение, когда лобзали древко моё?

Я отвернулся, чтобы закрыть вазу специальной крышкой. А потом замер, не зная, что делать далее. Если выйду я из-за ширмы и подойду к Алессану, значит, согласен я с тем, что проделал он со мной, и с тем, что проделает ещё. Если же останусь за ширмой, то не будет ли это глупо и ещё более постыдно? Если же сбегу из спальни, то прощу ли себе когда-либо, что так и не познал, что приготовил для меня насильник мой? Ибо не ищет умирающий от голода бегства из пекарни, где угостили его хлебом и сулят угостить ещё одним. Ибо не ищет жаждущий в пустыне бегства от родника.

Шёпот и кулинария

Из колебаний вывел меня сам Алессан. На своём плече почувствовал я руку его. Я вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. И вновь оказался в сильных объятиях товарища по прежним играм моим. Мой нос уткнулся в ключицу его. Тело моё сжали в кольцо его руки. В живот мой упёрся голой кожей к голой коже раскалённый жезл его. Был он по ощущениям длинным и твёрдым, и ощущения сии привели меня в смятение и смущение, хотя, казалось, что могло совершить со мной сие после всего, что только что уже произошло со мной?

Алессан пригнулся и стал целовать меня. Губы его были страстными и жадными, но уже не вызывали того трепета, как ранее, ибо был я удовлетворён и ничего не желал более, как просто возлежать с товарищем, нежно, по-братски лаская его грудь. Возможно, я бы даже, забывшись в дрёме, делал это губами моими. Но не этого желал Алессан, и поцелуи его становились всё крепче, а меч его втыкался в мой живот всё сильнее и чаще, будто и впрямь желая проткнуть меня. Несколько раз охватывало меня жгучее желание обнять насильника и ласкать нагое тело его, но всякий раз удавалось мне вовремя удержать руки мои. В равной мере горели уста мои желанием прикоснуться к Алессану, и было то пыткой для меня, ибо не позволял я себе этого. Юноша же продолжал вновь и вновь целовать меня, целовать всё, до чего мог дотянуться - волосы мои и уши, глаза и губы, шею и щёки, плечи и ключицу, рёбра и соски, вновь слегка набухшие.

Алессан сжимал мой зад, ласкал его ладонями, то и дело погружая пальцы меж моих ягодиц. Когда это случалось, он настойчиво искал место входа в моё тело, искал и находил, и принимался ласкать его. Было это столь ужасно, что я в смятении переступал с ноги на ногу, не желая ни вырываться из сладостных объятий, ни терпеть бесстыдство его жадных пальцев. Ягодицы мои сжимались, стараясь вытолкнуть беспокойную ладонь, но не достигая никакого результата. Более того, мне показалось, что моменты, когда напрягался мой зад, доставляли Алессану особое удовольствие.

Потом он, сжав мою попу, опустился на колени, и мой живот вдруг оказался на уровне его рта. Юноша принялся неистово целовать мои рёбра, пупок и даже кустик волос над моим обмякшим прутом, впрочем, уже достаточно набухшим, чтобы вполне ощутимо утыкаться в подбородок моего насильника при каждом его поцелуе.

Потом Алессан приподнялся и медленно понёс меня по комнате. И мы оказались у кровати.

Рыцарь мягко, будто драгоценность, положил меня на простыни, а сам устроился между ног моих, слегка согнув и разведя их. И стал целовать бёдра мои изнутри и лизать ядра мои. И было это приятно, но всё же не так, как то было до того, как довелось арбалету моему выстрелить. Поскольку не пытался он касаться жезла моего, сносил я эти ласки вполне благожелательно, хоть и настороженно.

Голова юноши всё глубже погружалась меж ног моих, и я стал ощущать, что язык его уж лижет кожу под ядрами, ещё ниже, ещё, а теперь уж и зад мой с самого низа. Ладони Алессана также подобрались под ягодицы и теперь сжимали их и мяли, то и дело разводя их. Я залился краской стыда, будто мог ещё ощущать стыд после всего, что произошло со мной той ночью.

- Прекрати, Алессан! - попросил я шёпотом, и был тот шёпот скорее умоляющим, чем приказывающим. - Отпусти меня!

- Не дайте мне остановиться на полдороги, о любимый господин мой, владыка грёз! - ответствовал грешник. - Позвольте свершиться нашей близости до конца!

И он стал целовать и кусать снизу мои ягодицы с новой силой, явно находя в том некое болезненное удовольствие. Более того, теперь и пальцы его пришли в движение, погрузились в бороздку между половинками зада и отыскали постыдную дырочку. Они немедленно принялись надавливать на неё, поглаживать её и теребить.

- Но что, что ты собираешься сделать со мной, подлый преступник? - несмело вопрошал я, вновь совершая попытку уклониться от сомнительных ласк сиих.

- Лишь напоить тело ваше соком моим, любимый! - слышал я в ответ.

И тут же ощутил я внезапное проникновение пальца товарища моего в выход из моего тела. Втиснуться он смог лишь самым кончиком, но прошиб меня холодный пот. Изо всех сил выкрутился я из объятий Алессана и сел на кровати. Какой стыд может быть постыднее сего? Какой позор может быть позорнее сего? Какое унижение может быть унизительнее сего? Знал я, что муж подчас одаривает жену свою любовью в зад, и есть то унижение для той, которая принимает ласку сию. Но если унижение то для жены, которая созданная богами, чтобы принимать в себя жезл мужа своего, то что говорить о такой любви мужчине!

- Да как ты смеешь! - зашептал я гневно.

- Милый, милый мой, - шептал Алессан, целуя всё тело моё. - Испытайте любовь и такую, и вы насладитесь ею. Наслаждение сие иное, чем то, которое вы изволили испытать только что, и значит, заменить его нечем. Вкусили вы минуту назад лимонное пирожное, и понравилось, смею надеяться, оно вам. А любовь, предлагаемая мною сейчас, есть мясной пирог. Перец в нём жжёт, лук щиплет, но вкусен пирог, хоть и иным вкусом, чем пирожное.

Говорил он это, а руки его мягко, но настойчиво клонили тело моё обратно на ложе.

- Как не может человек жить лишь на пирожных и хочется ему пирога, так и не может муж наслаждаться лишь тем, что сосут древко его. И как получает человек удовольствие и от пирожных, и от пирогов, так и муж получает удовольствие, пусть и совершенно разное, от любви, коей вы изволили наслаждаться только что, и от любви, коей осмеливаюсь я желать для вас теперь. Сие ощущение присуще лишь такой любви, и есть в ней, уверяю вас, наслаждение для вас. И есть в той любви величайшее из наслаждений для меня.

В голове у меня смешались мысли. Более всего я испытывал отвращение и ужас. Чувствовал я и стыд, ибо не встал и не ушёл я, не кликнул стражу, не сказал твёрдое и немедленное "нет!". Был во всём том позор, ибо нам обоим было очевидно, что поддаюсь я, хоть и знаю, что желает проделать он со мной. Было, увы и увы, и желание усладить Алессана в благодарность за то неописуемое наслаждение, которое даровал он мне. Более того, было тут и любопытство, ибо глубинная сущность моя желала познать неизведанный плод, который предлагало мне пылающее тело Алессана, его откровенные речи и его восставшая плоть.

- Вожделел я вас столь долго, а ласки вашего божественного тела и лобызания вашего прекраснейшего жезла привели меня в такое исступление, что станет ваш отказ наижесточайшей пыткой, какую лишь можно изобрести под обеими лунами!

Взгляд мой в тот момент спустился вниз, и впервые увидел я башню моего товарища. Была она прямая, длинная, с обнажившейся головкой и каплей прозрачной жидкости на ней - а на вид столь красива и маняща, что я невольно захотел прикоснуться к ней. Я удержался от постыдного поступка сего, но потерял на сём греховном помысле часть решимости своей. Я сопротивлялся, но, приложив немного усилий, юноша всё же сумел уложить меня обратно на постель.

Из лампады, стоявшей у кровати, Алессан наполнил ладонь свою горстью драгоценного масла цветка теннерта, и аромат горного луга и ледяной реки наполнил спальню мою. Но ни я, скованный страхом и возбуждённый любопытством, ни, уверен, вассал мой, преисполненный страстью и вожделением, не почувствовали этого редкого великолепного запаха.

Мысли у нас скакали, и думали мы лишь об одном - о том, что должно было свершиться через минуту.

В голове моей проносились обрывки разговоров, которые иногда удавалось мне подслушать, пошлостей пажей и оруженосцев, которыми они обменивались, когда думали, что меня рядом нет, намёков книг, которые много лет назад отыскал я в дальнем сундуке графской библиотеки.

- Это же больно! - сказал я невольно и понял, что стал уже оговаривать условия капитуляции своей.

- Говорят, что лишь немного, - ответствовал Алессан, пригибая меня обратно к кровати. - Но масло сие смягчит боль, а наслаждение стократ перекроет её. Как лук и перец в пироге придают пикантности всему блюду, так и немного боли становится особой приправой к любви такой разновидности. Буду осторожен я, ибо в руках моих будет наибольшее сокровище во вселенной, а любовь моя к вам, мой сладчайший граф, станет мне путеводной звездой в непознанном нами обоими пути...

страницы [1] . . . [3] [4] [5] [6] [7]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Фантастика и мистика, Молодые парни, Первый раз

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>