Горячая гей библиотека

Любовь на горячем песке

Часть 2

Я бреду и смотрю на море, блаженствуя под резкими порывами ветра. За спиной раздаются пьяные песни моего французского товарища Лорана и его товарищей, но мысли мои поглощены иным мужчиной - тем, с заносчивым смехом, хитрой улыбкой и волосами цвета старого пенни.

- Денис!

Я поворачиваюсь, увидев, как босиком по холодному песку ко мне направляется размашистым шагом Лоран.

- О чём думаешь? - подойдя ко мне и встав лицом к морю, спрашивает он, задыхаясь.

- Слишком темно, ничего не видно.

- Тогда поверь мне, когда я скажу, как ты красив.

Я, ещё томный от бренди, киваю.

- Где Виньи?

- Оу, - Лоран неуверенно жмётся, смотря в пространство над океаном. - Я рад, что сегодня ты съездил с нами.

- Как же тебе тяжело пришлось в компании скитальца Илзе, - парирую я.

Он откидывает голову назад и смеётся, и мой взгляд падает на его худую загорелую шею.

- Котёнок, который не забывает о своих коготках.

- Никогда.

- Почему ты приехал к нам, Денис? Почему богатый россиянин приехал во Францию, чтобы пахать, как обычный работяга?

- Сложно объяснить.

- Могу я кое-что тебе сказать? - вдруг говорит он.

Я пожимаю плечами.

- Если хочешь.

- Ты бывал в Вайсензе?

- Что, прости?

- Разумеется, не бывал. Может, в Панкове тогда? Или Восточном Берлине?

- Я о них слышал, - настороженно отвечаю я.

- Русские любят вести беседы о Восточном Берлине и Рейгане. Показывать съёмки о падении Берлинской стены, празднующих людях, гудящих в клаксоны, машущих флагами и пляшущего в кожаной куртке Дэвида Хассельхоффа.

- И?

- Знал ли ты, сколько людей в ГДР вышло, чтобы за одну ночь построить Стену? Она проходила через центр города, прямо напротив дома моей бабушки на Бернар-Штрассе. Оми взяла с собой сестёр и мать и перебежала на другую сторону, пока стену не достроили, до того, как охрана на границе успела бы их задержать. Через два дня её мужа застрелили при пересечении границы.

- Этого я не знал.

- Спустя несколько лет она встретилась с моим дедом, вышла за него и переехала сюда с моей матерью. Конечно, об этом она рассказывать не любит.

- Почему тогда ты мне рассказываешь?

- Потому что мне казалось, что тебе не всё равно... Ты не единственный, кто испытал горе, Денис. Нужно жить дальше, а способов для этого уйма.

Горечь поднимается по горлу, наполнив рот кислотой и переливаясь, как отравленный ручей.

- Тогда заклинаю, скажи как, - резковатым тоном восклицаю я. - Раз уж ты в этом мастак.

- Не мастак, - поправляет он. - Всего лишь друг.

- Друг, - фыркаю я. - Мы не друзья.

- Конечно, мы друзья. Ты мне нравишься. Мне даже коготки твои нравятся, - он придвигается ко мне, встав так близко, что я чувствую рукой исходящий от него азарт. - Твоя красота, кстати, тоже этому способствует.

Его слова проникают в мой разум, смешиваясь с бренди, и по коже разливается тепло.

- Лоран...

- Маленький блудный котёнок, - шепчет он с улыбкой.

Своей крупной ладонью он обхватывает мой подбородок, притягивая к себе, и наклоняется. Его губы холодные, сухие, потрескавшиеся от солнца и ветра. Прошло всего несколько недель, но такое прикосновение кажется совсем незнакомым.

Боль в груди становится острее, и внезапно я свирепею от того, что она вообще до сих пор там таится.

Я поднимаю руки, обхватывая ими шею Лорана, чтобы притянуть к себе. Он издаёт стон одобрения, а когда раскрывает губы, я делаю то же самое.

Всё возвращается на круги своя: мои измученные болью мускулы вспоминают, каково это - тянуть, хватать, гладить и ласкать. Кожа покрывается мурашками, чувствуя касания его пальцев. Это я могу. С этим я справлюсь.

Мы медлительные и томные от выпивки и усталости. Лоран не противится, когда я толкаю его на песок и сажусь верхом.

Он снова обрушивается на меня с поцелуем, его тяжёлые руки медленно скользят по моим плечам вниз и обхватывают задницу. Я чувствую, как его член становится твёрже у меня между ног. Я в безумном темпе начинаю двигать бёдрами.

Издав рык, он переворачивается, спускаясь поцелуями по моей шее, и я с отчаянием дёргаю тазом, моля о соприкосновении, но он не поддаётся, не пристраивается ко мне бёдрами, и потому я раздражённо постанываю.

Его юркие пальцы спускаются вниз, расстёгивая мои джинсы, и скользят под пояс. Я впиваюсь пальцами ему в скальп, когда он начинает ласкать меня.

- Всё хорошо? - спрашивает он, и я киваю и запрещаю ему останавливаться.

Мужественные пальцы вырисовывают пентаграммы, и я больше не могу, не могу остановиться, иначе сердце разорвётся от боли.

А потом его пальцы опускаются ещё ниже, и я кусаю губы, чувствуя его внутри себя. Плотно зажмуриваюсь, ближе и ближе, и ближе придвигаясь к нему...

- Лоран! Qu`est-ce tu fais?

Чертыхнувшись, Лоран застывает, вытаскивает пальцы, когда смех Дани и Матье становится ближе.

- Va chier! - кричит он в ответ. - Уходите.

Они держатся на расстоянии в несколько ярдов, но находятся слишком близко, чтобы я увидел, какие жесты они делают, чтобы привлечь внимание Лорана.

- Мы можем вернуться в дом, - непринуждённо предлагает Лоран, рассмеявшись, когда Дани на какой-то коряге прикидывается, будто делает ему минет.

- Просто вели им уйти.

- Нет, так будет лучше. У меня с собой ничего нет.

Я падаю навзничь на песок, исторгнув стон отчаяния.

- Ты в порядке? - спрашивает он.

Я открываю глаза и смотрю на него. На его мужественном лице заинтересованное выражение, поза слишком расслаблена. Ничто его не тяготит, нет в нём никакой печали, боли и гнева. Если не брать в расчёт его возбуждение, он выглядит так, словно нас прервали посреди рукопожатия.

- Я хочу побыть один, - решительно говорю я.

Боковым зрение вижу, как он глядит на меня.

- Я сообщу тебе, когда мы будем уезжать, - через какое-то время произносит он, вставая на ноги.

Он поправляет одежду и бредёт по пляже к пронзительно выкрикивающим Дани и Матье.

Я смотрю, как он уходит, как его широкая спина исчезает в темноте.

В груди у меня отчаянно, зло и недовольно бурлит.

- Он как я, - когда-то объявил городской бродяга; его глаза блестели от сумасшествия. - Один из холодных. Другой. Страсть! Страсть! Ты погибнешь во имя страсти!

Я смотрел, как молодой мужчина берёт в садовом лабиринте какого-то парнишку, считал его первоклассным чудовищем, поверженным оземь, крепко держался за свой триумф ценой его гордости, ощипал ему оперение, чтобы украсить собственные крылья, морозил своим прикосновением даже тогда, когда стремился обжечь.

- Я любил тебя, - сказал мне Валера и ушёл, и понуро склонённые его плечи вопили о поражении.

Поражении, потому что это я поразил его.

"Я победил", - горько смеясь, говорю я себе.

Я победил.

Но рядом с незнакомым морем видение Валеры прогоняет тепло ласк другого мужчины.

Холодный. Самый неудачливый страстный счастливец.

Он по-прежнему неотступно преследует меня.

Резкий вопль разносится над водой и пляжем, кусая меня через пальто, и я вздрагиваю, дрожу и понимаю: больно или нет, но я всегда буду его желать.

И, трепеща, я сгораю.

Я помню легенды о Горе: мой юный слух ласкает голос отца, с другого конца палубы нашей яхты рассказывающего истории о египетском боге-соколе.

Гор - хищная птица, небесный бог с солнцем вместо правого глаза и луной - вместо левого. Всегда настойчивый, всегда в одном и том же облике парящий над миром, неизменном, как и его уверенный взгляд. Я слушал все эти истории, запоминал их, как священное писание. Прошло несколько лет, и я понял, что каждое слово, сказанное мне отцом, оказалось инструкцией к власти.

Пока остальные играли в машинки и слушали сказки о любви, мне рассказывали о великом Горе, пожирательнице Аммут и подобным им божествам.

А потом мы все выросли, они стали иными причудливыми созданиями с распустившейся задницей, страстными улыбками и заветным местечком между бёдер, что принуждало нас думать о любви и гармонии. А я тем временем ждал, пробуя новые грани и твёрдости своего тела так же, как воин испытывает незнакомый ему клинок.

Разве странно, что я стремился к праву на полную власть? Это всегда было игрой - погоней за захватом, горячим сексом и свободой.

Прежде всего свободой.

А потом я нашёл противника, играющего в эту игру лучше меня, мужчину с солнечными и лунными глазами, которые разглядели слишком многое.

Потому я улетел.

Воспарил над штормом, поднялся в небо, пока мир не уменьшился до неузнаваемости. Приземлился в тихом местечке, где никто не знал, насколько жестокими и жалящими могут быть дебри отчаяния. И даже сейчас и здесь мои пальцы по-прежнему жаждут развернуть паруса отцовской лодки. Я раб одного только ветра: невесомый, безнадёжный и абсолютно смертный.

страницы [1] [2] [3] [4] . . . [8]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>