Горячая гей библиотека

Учитель и ученик

Часть 4

В апреле у Джейкопа был день рождения. Другие ученики получали от родителей подарки, Джейкоп же ничего не получил.

- Неужели тебе ничего не прислали? - спросил я у воспитанника за чаепитием.

- Ничего. Только письмо с наставлениями. Отец написал мне, что в этом году я не заслужил подарок, так как своей учёбой и поведением не украсил фамилию Линтон.

- Ты расстроен этим?

- Нет, он каждый год мне так пишет. И будет так писать до тех пор, пока я не брошу живопись и не пообещаю стать продолжателем его дела! Я никогда не получал подарки на день рождения. Только когда мама была жива. Но она умерла 7 лет назад.

- А новая жена отца? Как она отнеслась к тебе?

- Ах, мистер Рэшли! Миранда возненавидела меня первых же дней, по сути, без всякой на то причины. Я ничем не был виноват перед ней. Если только тем, что я ей не родной. Сразу стала придираться ко мне, за каждую мелочь высказывала мне претензии. Я не мог угодить ей, как ни пытался. А когда она родила, мне и вовсе житья в доме не стало. Миранда, небось, хочет, чтобы меня вообще не стало и чтобы только её потомству досталось наследство. Это она уговорила отца отдать меня учиться в закрытое заведение далеко от дома. А я и рад не жить с ними под одной крышей. Хотя и здесь мне тоже несладко. У меня нет тут друзей, я ни с кем не могу по душам поговорить. Только с вами.

- Славно, что мы стали друзьями, не правда ли?

- Да, мистер Рэшли, и я так счастлив из-за этого. Только с вами мне хорошо. Я забываю о своей печали. А знаете, я недавно рисовал вас. Хотите взглянуть?

- Не откажусь, - ответил я с улыбкой; мне стало любопытно, как он меня изобразил.

На рисунке Джейкопа я вышел, кажется, гораздо красивее, чем есть в жизни. Он изобразил меня в облике рыцаря средневековья, с мечом в руках и на коне, с преувеличенной, как мне показалось, силой, мужественностью, но, вместе с тем, нельзя было отрицать явное сходство между мной и героем его рисунка.

- Спасибо за такую честь, Джейкоп, картина прекрасна, однако, как мне кажется, я вовсе не обладаю такой красотой, какой наделён этот воин.

- Нет, вы ещё красивее в жизни. Моя кисть не в силах передать это в полной мере... Я всегда любовался вами. Я... я люблю вас, мистер Рэшли, - и юноша залился краской смущения.

- Джейкоп! - удивлённо воскликнул я. - В своём ли ты уме? Что же ты говоришь?

Такого обескураживающего признания я никак не мог ожидать.

- Простите меня... простите... забудьте, что я сказал, я больше никогда этого вам не скажу... - и со слезами на глазах ученик выбежал из комнаты, оставив на столе недопитый чай и недоеденный сандвич.

Следующие несколько дней я не говорил с Джейкопом. Мы не занимались приватно, а на уроках и во время случайных встреч в коридорах лицея он быстро здоровался и торопился скрыться с моих глаз, опуская взгляд. Ему стыдно было за свои сорвавшиеся с губ слова. Я понимал это. Но в то же время меня не оставляла мысль, что и я виноват перед ним. Что я не среагировал должным образом на его слова, что, может быть, обидел его. Но как я мог тогда трезво оценить положение вещей? Я был шокирован, возмущён, обескуражен, но признание юноши внесло сумятицу в мою душу. Я, воспитанный в строгой религиозной семье, я, столько лет работающий в заведении, где царит строжайшая дисциплина, я, привыкший к полному одиночеству, не сразу сознался сам себе в том, как рад был услышать такие слова от него. Я понимал, что меня самого давно влечёт к нему, но я давил в себе это чувство, запрещал себе его, ведь до чего неприятны могли бы быть последствия этой слабости для нас обоих!..

Я окликнул его однажды на лестнице.

- Джейкоп!

Он обернулся, подошёл ко мне, опустив свою кудрявую головку.

- Я не сержусь на тебя и хочу, чтобы всё осталось так, как раньше. Мы должны продолжать занятия, иначе ты снова можешь отстать. Не стыдись, я позабыл о том случае. Я обещаю не упрекать тебя и не вспоминать о той глупости, что ты сказал. Ты ведь и сам понимаешь наверняка, что ошибся, не разобрался в том, что чувствуешь - в твоём возрасте трудно это сделать. Тебе просто было одиноко, и ты принял симпатию, содружество душ за нечто совсем другое. Я понимаю тебя. И больше мы не будем возвращаться к этому недоразумению.

Странное выражение вызвали эти слова на лице воспитанника. В его глазах были одновременно и облегчение, и горечь.

Как бы то ни было, занятия мы продолжили. Всё шло своим чередом, всё было так, как и раньше. Мы занимались, разговаривали, пили вместе чай. Я угощал Джейкопа сандвичами и пирожными, купленными в городе.

Учиться он стал хорошо, как никогда. Упущенное когда-то было навёрстано, даже по столь нелюбимым Джейкопом французскому и математике ответы ученика были теперь вполне хороши и даже порой просто блестящи; его часто ставили теперь в пример всему классу - и я, и другие учителя.

Однажды директор объявил, что необходимо провести в лицее творческий конкурс - узнать, какими дарованиями обладают воспитанники, и выявить самых талантливых из них. В лицей должна была приехать комиссия, и потому Гардиннер расстарался, чтобы представить своё заведение в наилучшем виде перед важными гостями из Лондона. Он объявил, что все, кто рисует или лепит скульптуры, должны представить лучшие из своих работ, дабы организовать выставку, на которую пригласят комиссионеров. Кто поёт, играет на чём-либо или читает стихи - готовят концерт.

Конечно, я уговорил Джейкопа отобрать свои рисунки и предъявить их для показа. Он выбрал пейзажи и натюрморты, а так же рисунки на исторические и литературные темы.

Директор стал волноваться задолго до прибытия гостей. Впервые за всё время все видели его настолько суетливым, озабоченным, даже испуганным - слишком боялся он мнения комиссии, слишком опасался того, что те выявят какие-нибудь недостатки в его заведении, и потому всем нам приходилось несладко - не только воспитанникам, но и учителям, и уборщицам, и поварам, и даже садовникам. Приказано было показать лицей в наипригляднейшем виде, в безупречном блеске. В том случае, если это удастся, нам полагалась крупное вознаграждение, точнее, конечно же, не нам - большая часть суммы досталась бы мистеру Гардиннеру, все это понимали и знали, как падок он на деньги. Старались мы все, конечно, не ради чужого богатства, а ради того, чтобы избежать ярости директора, которая, в случае неудачи, была бы страшна.

Когда наступил тот самый важный день, солидные, элегантно одетые дамы и джентльмены пожаловали к нам, и всех охватило необычное волнение.

Гости пробыли у нас с утра и до позднего вечера. Они посещали уроки, оглядывали сад и надворные постройки, проверяли спальни воспитанников - всё ли там так, как надлежит быть, затем Гардиннер лично провел их в столовую, где накормил роскошно приготовленным обедом. Важные господа остались довольны всем. После трапезы их провели в галерею, где были размещены работы учеников. Это и растопило ледяные сердца комиссионеров - на строгих, холодных лицах заиграли добрые улыбки. Работы Джейкопа Линтона особенно понравились им. У них гости стояли подолгу, восторженно перешёптываясь - среди прибывших нашлись подлинные знатоки искусства, и они крайне высоко оценили талант юного художника, пожелав с ним познакомиться. Джейкоп, нарядный, опрятный, безупречно чистый и причёсанный, предстал перед ними. Он отвечал им умно, скромно, вежливо, что ещё больше укрепило в гостях симпатию к нему и восхищение его творчеством.

После господа прослушали концерт, которым так же остались весьма довольны. Затем они отужинали - так же плотно и изысканно - и отправились в обратный путь. Гардиннер ликовал и торжествовал. Теперь он точно знал, что получит свой грант. По такому радостному случаю он проявил неслыханную милость - простил всех провинившихся учеников и отменил уготованные им на этой неделе наказания. Он лично похвалил Джейкопа, чего никогда прежде не случалось, и назвал воспитанника Линтона при всех гордостью лицея, пообещав обязательно сообщить отцу об успехах сына. Юноша был так поражён этим, что даже заплакал - его никто ещё не хвалил так, в особенности Гардиннер, известный своей придирчивостью и скупостью на похвалу.

Джейкоп выглядел всё счастливее. Миновали май и летние месяцы, наступила осень. Теперь Джейкоп считался едва ли не лучшим учеником лицея. Все науки он теперь изучал скурпулёзно и добросовестно. С каждым днём он хорошел, взрослел, его красота расцветала, раскрывалась, как бутон цветка. Кто же мог подумать, сколь сильную ненависть и зависть возбудит он теперь в некоторых подлых душах! До сих пор не могу простить себе, что не предвидел я тогда опасности, что не уберёг его!

Гром грянул неожиданно, в начале ноября. Гардиннер поднял неистовый скандал - из его личного погреба пропала лучшая бутыль вина. Не было сомнений в том, что она была украдена, и сделать это мог только кто-то из воспитанников, каким-то непостижимым образом стащивший ключи и прокравшийся в погребок. Директор велел обыскать все комнаты воспитанников. И каким же диким было удивление всех, а в особенности моё, когда бутыль, опустошённую до дна, нашли... под кроватью у Джейкопа!

Гнев Гардиннера не знал предела. Директор орал, шипел, неистовствовал, но коллекционное вино столетней выдержки было уже не вернуть. Единственное, чем мог утешить себя директор - это жестоким наказанием виновного. В том, что Джейкоп виновен, он не сомневался и разбираться в ситуации был не намерен.

Я же, увидев удивлённое не меньше, чем у других, испуганное лицо Джейкопа, сразу понял, что тот ни в чём не виноват. Даже если бы и не видел - я знал его теперь, знал хорошо, и сама мысль о таком его поступке казалась мне абсурдной. Я пытался поговорить с Гардиннером, убедить его в том, что не всё так ясно и просто, как ему представляется, что Джейкоп, возможно, невиновен, и что нужно разобраться в этом деле, но директор ничего не желал слышать - он был непробиваем и стоял на своём. Нашли у Джейкопа - значит, украл и выпил он. К тому же Джейкоп не отрицал свою вину. Напротив - он признался! Это было непостижимо и непонятно для меня.

Я всё сделал для того, чтобы его спасти, всё, что только мог, но решение осталось за Гардиннером, и тот настоял на своём. Никто не собирался щадить воспитанника, повинного в столь дерзком проступке. Джейкопа приговорили к ста пятидесяти ударам розгой публично. Наказание исполнить должен был сам Гардиннер...

страницы [1] [2] [3] [4] [5]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Мужики и молодые, Заграничный секс

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>