Горячая гей библиотека

Весной сорок пятого

Часть 4

И тут Вилли выгнул спину, и на зеркало полетели белые капли. От неожиданного и потрясающего поворота событий Женя что-то задел, что-то лязгнуло. Вилли тут же обернулся на звук и увидел парня с рукой в трусах. Сначала в глазах немца промелькнул страх. Вряд ли он испугался из-за того, что его застигли со спущенными штанами, за онанизмом, ведь он уже взрослый, а вот китель... Матушка хотела его сжечь, но он не решился - то ли из-за страха, что свои вернутся и расстреляют как труса и предателя, то ли из-за сентиментальности и преданности мундиру, в котором отвоевал два года. И вот теперь его застукали. И что обидно - за всё это время он его ни разу не надевал, а тут самоубийство фюрера, очевидный конец войны, да и этот русский так призывно щеголял в своём мундире все эти дни, что разбередил старые раны.

Страх прошёл быстро, ибо он увидел, что русский вместо затвора пистолета дёргает свой член. Это было так необычно и так странно, ведь смотрел он на него, на немца, смотрел и дрочил. От удивления Вильгельм развернулся и предстал перед капитаном во всей своей красе. И тут коммунист - а Вилли точно знал, что комендант коммунист, - как-то легко скинул трусы, оставшись лишь в нательной рубахе.

Вилли быстро скользнул взглядом по его плоскому животу, по тёмной копне завитушек на лобке и стройному члену, по которому скользила рука парня. Он и не заметил, как его плоть воспряла и уже тянулась к врагу, как минимум, вчерашнему.

Подволакивая ногу, Вилли сделал пару шагов к парню, оказавшись практически вплотную к нему. Он протянул руку, и его ладонь легла на сочную от смазки плоть парня. Женя только выдохнул, по его телу пробежала дрожь, и он неуверенно, но коснулся пениса немца. Наверное, это выглядело немного наивно: в полутёмной комнате стояли два голых парня и мацали друг друга, но для них самих это было непросто...

Вильгельму всегда нравились парни, хотя нравились ему и девушки. До поры до времени он на часть своих пристрастий внимания не обращал, да и как не любоваться хорошо сложенными товарищами, когда вы, полуголые, занимаетесь спортом или чем-то общественно-полезным. Но настал день, когда он не смог не признаться самому себе - с ним не всё в порядке, ведь у него встало на парня, тот ему приснился, и сон был отнюдь не из приличных. Вильгельм даже закрутил роман с Магдалой, красивой девушкой из Вальдбурга. Разумеется, о близости и речи идти не могло, но они целовались, и это было приятно, приятно, да и только. А потом военное училище, где в душевых вокруг сновали сотни голых и красивых парней, от которых кружилась голова и которых хотелось ласкать. Но то были страшные и опасные мысли. Но тут началась война, вернее, войны, потом фронт. Но ещё до училища он познакомился с Рудольфом Зибертом, молодым студентом, родом из Вальдбурга, который и превратил его в мужчину; они занимались любовью на мягкой траве старого парка, для них не было ничего запретного, они познавали друг друга без стыда, пробуя всё. Увы, Руди был ветреный, верность была ему не знакома, ему нравилось сравнивать парней, свои ощущения с ними. Вильгельм ревновал не сильно, понимая, что вскоре уедет в Карлсруе, потому просто старался прочувствовать как можно больше, словно делал запасы любви. А Руди... его схватила полиция и приговорила к смерти. Хорошо, что Вилли уже был далеко и этого не видел, ведь студента повесили публично, на торговой площади столицы Восточной Пруссии...

То, что в СССР секса не было, Жене казалось само собой разумеющимся. Над нелепостью лозунга он и не задумывался, хотя мог бы, ведь его-то сделали родители, а без плотского это не получилось бы. Но Женя, истый комсомолец и активист, секретарь комсомольской ячейки факультета, о сексе даже не задумывался, хотя было всё: и член, вздыбливавшийся, когда не надо, и срамные сны, и мокрые трусы. Перелом наступил на последнем курсе. Он с товарищами мылся в душе после межвузовских соревнований, и у него встал. Сам он даже не обратил на это внимание, а Толик, мощный, но недалёкий, прям в лоб и спросил: "Что, петух, што ль?". А Женя и впрямь засмотрелся на одного из товарищей, уж больно тот был красив. "Идиот, что ли, или ты с кем-то трахаешься?" - пришёл на выручку Мишка, задав провокационный вопрос. "А-а, понял. Так ты, Кулаков, познакомился бы с Дунькой, твоей однофамилицей, сразу полегчает, а то и по ебалу схлопотать могёшь, гы-гы-гы". Тогда Женька многое не понял, потом выпытал у краснеющего, словно рак, Мишки и про Дуньку, и про петухов...

Наверное, Мишка обо всём догадывался, но молчал, ничего не говорил, и они дружили, как и прежде, а вот Женя про себя всё понял. Пелена с глаз спала, больше прятаться от правды он не мог, а правда эта была ужасна - он педераст, из тех извращенцев, кому мужики нравятся. Женя был честный парень и сам себе признался, и диагноз поставил со всей точностью, а поставив, запретил даже думать о плотском, вообще! Как бы там оно всё вышло, кто знает, а тут война. Ему, как молодому ученому, которого только-только в аспирантуру взяли, и не за красивые глазки, дали бронь, а в начале октября и вовсе отправили на большую землю. Но на большой земле сильной нужды в математиках не было, да и он сам попросился на фронт. Правда, гнать хорошего математика, да ещё и с прекрасным знанием немецкого в солдаты не стали, отправили в артиллерийское училище и за три месяца обучили на офицера. Так, с погонами младшего лейтенанта, он и попал в распоряжение 217-й дивизии 5-й армии Западного фронта.

Они стояли напротив друг друга, их ладони ласкали друг друга, они смотрели друг другу в пах. Словно боялись встретиться взглядом, словно могли не совладать с собой, хотя куда уж больше. И тут Женя ощутил приятное томление внизу живота, это чувство распространилось на всё тело и стало выплёскиваться прямо на живот и пах Вилли. Тот тоже стал кончать, но не столь бурно, украсив перламутром только кисть руки.

Подустав, Вилли сел на тахту, взял влажное полотенце и стал стирать с себя сперму. Женя стоял и чувствовал себя немного неуютно, словно он подсматривал в замочную скважину и его застукали.

- Вытри, - тихо произнёс Вилли, протянув полотенце, и Женя послушно вытер.

Немец достал сигарету и предложил парню. Женя пробовал немецкие сигареты - слабенькие, папиросы лучше; хотя мать и запрещала курить, считая, что это вредно, но на войне все курят, начал курить и он, не сильно, но курил, а сейчас отказался.

- Не очень смущает? - спросил Вильгельм, указывая на свой китель.

- Немного, - честно признался Женя, тогда немец просто снял его, оставшись совершенно голым и прекрасным.

Женька захотел поддержать товарища и снять рубаху, но что-то помешало. Но не смотреть на роскошного парня, не любоваться им он не мог, а любуясь, возбуждался.

- Хочешь ещё? - так же спокойно спросил Вильгельм, указывая на стоявший колом член капитана.

- Думаю, не стоит, - ответил тот и, встав, направился к двери, подобрал трусы. - Спокойной ночи, - произнёс парень и бесшумно закрыл за собой дверь.

Потом Женька ещё долго лежал, не мог уснуть, всё нюхал руку, вдыхал запах спермы.

Следующие несколько дней они с Вильгельмом общались только формально. Женя боялся поддаться этому самому искушению и потому старался реже видеться с парнем. Он рано вставал, поздно возвращался, объясняя, что много дел - войне-то конец. Дел и в самом деле было много, но они не требовали засиживаться в комендатуре. Хуже всего было то, что чем меньше он видел Вилли, тем сильнее в нём пылало желание, тем острее он чувствовал неудовлетворённость, неудовлетворённость всем - отсутствием близости, тем, что сам же и отказался, когда ему предлагали. Умом он понимал, что это форменное ребячество, но ничего с собой поделать не мог, не мог и не хотел.

Но в вечером восьмого мая он приехал на Зеештрассе немного позднее обычного и немного пьяный.

- Всё! Войне конец! - выпалил он фрау Шмидт, вышедшей в холл и немного удивлённой столь поздним возвращением жильца. - Завтра первый день мирной жизни!

Если бы Женя ушёл в тот день вовремя, а не задержался, как теперь у него повелось, он точно пропустил бы звонок от майора Петрова, которому, в свою очередь, позвонил кто-то из штаба дивизии. В общем, немцы капитулируют; там, в далёком, но таком важном Берлине - самое главное военное руководство. В эту новость не верилось, не верилось, что эта страшная и долгая война закончилась.

Фрау Шмидт прижала руки к груди, зажмурила глаза. Женя не мог знать, о чём думает эта женщина, радуется ли она или печалится, проклинает ли незадачливого вождя или молится о его душе или душах миллионов немцев. Да и не волновало его это в данный момент. Он был весь в предощущении конца страшной и кровавой полосы в жизни его страны, миллионов людей и его жизни тоже. Пусть для него она уже завершена, но осознание того, что где-то его товарищи (пусть он их совершенно не знает) погибают, сжимало всю душу, саднило сердце и нет-нет, да и заставляло корить себя за то, что он отлынивает от этой участи.

Есть не хотелось, они все в комендатуре немного выпили, но решили, что отметят завтра, когда будет официально объявлено - Германия капитулировала!

Фрау Шмидт тут же отправилась сообщать невероятное известие соседям, а Женя и Вильгельм сели в маленькой столовой, что с другой стороны гостиной, и просто выпили чаю, крепко, со старым добротным коньяком.

Вечером, когда массивные напольные часы отбили десять раз, молодые люди направились в свои комнаты. Женя лежал, смотрел в низенький потолок алькова и думал: "Выжил! Три года войны, пара пустяковых ран, но выжил, остался цел и невредим". О матери он думать себе запрещал - как она там, в Ленинграде. Пробовал писать, но ответов не было, решил, что не дошло, а о плохом думать совсем не хотелось, хотя по блокаду города рассказывали страшные вещи. Женя лежал и смотрел в потолок, пытаясь понять свои чувства - то, о чём мечталось так долго, сбывалось на глазах, но что-то внутри выгорало, что-то ломалось.

страницы [1] [2] [3] [4] [5] [6]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Молодые парни, Первый раз, Прошлые века

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>