Горячая гей библиотека

Письма (глава 2)

Часть 5

Саше

Солнышко моё! Вот уже пять лет я порываюсь написать тебе это письмо, с того самого дня, как мы расстались. Суету оледенелого перрона заметала январская метель, помогая проводникам загонять пассажиров в вагоны. Сквозь глухонемое окно я в последний раз смотрел на тебя, в твои весёлые глаза, выдававшие возбуждение от предстоящих тебе приключений. Твои губы бились бабочкой о стекло в тщетной попытке сказать мне что-то на прощанье.

Прости меня за то, что я не сдержался тогда и разревелся при всех. Конечно, я был очень рад за тебя, просто до белоснежной зависти. Ещё бы! Из лютой стужи ссыльного степного края сквозь ядовитые шипы колючей проволоки ехидства озлобленных твоим отъездом знакомых тебе предстоял путь к огромным, висящим дразняще близко южным звёздам европейского неба. Но мне было ужасно обидно отпускать тебя от себя, моего самого лучшего друга!

Как нам повезло с тобой, что мы встретились, жили в одном доме и ходили в одну школу! Правда? Нас всегда было не разлить водой. Помнишь, как, сидя на грязных ступенях загаженного подъезда, распив с тобой бутылку палёного винного напитка с загадочным названием "Шанс", я признался тебе в том, что я голубой? В воздухе на секунду повисло молчание, оборвавшееся твоим шумным выдохом дыма и одним лишь словом: "Круто!" А потом прозвучало твоё признание в том, что тебе уже давно хотелось иметь такого приятеля.

Мы были словно созданы друг для друга! Было здорово находиться под твоей постоянной защитой от трусливых криков, произносимых мне в спину во дворе, от стадных попыток моих одноклассников достать меня. Спасибо тебе! Век не забуду, как мне было приятно получать извинения от тех двух хмырей из соседнего подъезда, так необдуманно назвавших меня при всех хуесосом и педерастом, смотря на их расписанные под хохлому лица. Отдельное спасибо за это твоему старшему брату!

Я вспоминаю то, как мы стояли с тобой на крыше. С высоты семнадцатого этажа твой взгляд скользил по распластавшимся до самого горизонта обелискам высоток, ярко-розовым в лучах рассвета, и я видел твой вечный румянец на щеках, постоянно создававший иллюзию того, что ты под мухой. Сквозь ловкий прищур усталых после ночи выпускного бала красных век "прекрасное далёко" подвергалось по-мужски уверенному созерцанию, и этот мир, в котором для тебя всё было схвачено, со смекалистым рвением опытной стриптизёрши готовился станцевать для тебя любой танец по твоему выбору. Он нёсся алым пламенем из-за горизонта тебе навстречу, готовый на всё, как твоя первая девчонка, Танечка. Понимаешь, почему мне было так страшно отпускать тебя?

Помнишь, сукин кот, как я материл тебя, когда выяснилось, что тобой заработан твой первый в жизни триппак? Я ужасно переживал. Тебе было стыдно идти в аптеку за антибиотиками, а я, если честно, чувствовал себя самым крутым, когда покупал их для тебя. Ведь я это делал для самого охуенного человека в мире, моего самого близкого друга, и мне было всё равно, что подумает об этом престарелый фармацевт в огромных очках.

Как мне было паршиво, когда я обгорел, заснув на пляже, до состояния членистоногой закуски к пиву! Спасибо тебе за твоё ночное дежурство возле моего буквально дымящегося тела, за вымазанные на него два пакета сметаны, за твоё истошное "олень!" в мой адрес.

Все эти годы я часто вспоминаю твой голос, читающий мне вслух странные книги о вольной красоте пустынь, о завораживающих мистериях душ, о призрачных мирах, в которые нам так нестерпимо хотелось попасть. Летний сумрак был пропитан ароматом балконных цветов и дешёвого курева без фильтра, которое я втихую таскал у моего батьки. И нам ни в какую не хотелось спать, ведь мы отгоняли от себя дремоту крепким чаем и музыкой, хрипящей из допотопного радиоприёмника.

Я был счастлив, метя с тобой улицы старыми джинсами. Особенно нами был облюбован единственный в нашем городе настоящий проспект, благодаря хаотичности архитектуры которого наш город в прошлом веке был упомянут пару раз в мировой прессе как сибирский Чикаго. С десятью рублями в кармане и пачкой примака мы чувствовали себя королями, проходя мимо дорогих магазинов и первых появившихся в нашем городе бутиков. Рядом с тобой я чувствовал себя всемогущим и просто самым крутым.

На нас заглядывались, забыв про свои отражения в витринах, разукрашенные первокурсницы, и сбивались со строевого ритма лысые солдатики. Проезжающие мимо нас машины порой истерично гудели, а молоденькие милиционеры никогда не упускали возможности познакомиться с нами поближе, с заигрывающей улыбкой прося нас предъявить им наши документы. "Усы, лапы и хвост! Вот мои документы!" - взятое тобой на вооружение у советских классиков мультипликации выражение стало популярным среди наших знакомых бычков. К сожалению, не все из них понимали: что дозволено Юпитеру, к ним не имеет никакого отношения. В самом деле, ну не могли же они каждый раз давать наши номера телефонов и тем самым разруливать ситуацию?

Помнишь тот вечер, когда наш дружеский роман чуть не перешёл из нежностей, шуточных шлепков по задницам и театральных воздушных поцелуев в акт слегка хмельной любви на колючей жёсткости ковра в съёмной студенческой квартире посреди молодого разгула наших сверстников. Твоё спортивное подтянутое тело уже нависало надо мной, взгляд глаз цвета позолоченных листьев уже кусал мои губы, белое пятнышко старого шрама на твоей загорелой груди было уже совсем близко ко мне...

Я, наверное, долго бы соображал, откуда мне знакомо лицо этого дядьки, ворвавшегося в нашу комнату, который обзывал всех проститутками и педерастами, если бы не твоя фраза: "Папа, успокойся!" Виктор Васильевич умеет бить под дыхло. Это у вас семейное.

Я до сих пор не знаю, кто из чуваков сдал нас, сказав твоим родителям, где мы гуляем. Вот была комедия, когда весь последующий день наши родители созванивались и в интеллигентной ругани выясняли, кто на кого плохо влияет. Мои обвиняли тебя в том, что ты меня спаиваешь, а твои в ответ возмущались, говоря, что я таскаю тебя по развратным притонам. После этого родоки заперли тебя дома на целые сутки, а сами уехали на дачу.

Ты позвонил мне и пожаловался на то, что у тебя даже ни одного бычка нигде не заныкано. Тогда я пошёл к своим соседям, жившим над тобой, и на верёвке спускал с их балкона на двенадцатом этаже сигареты тебе на седьмой. Ветер издевательски метал своими весёлыми потоками пачку из стороны в сторону, не давая тебе поймать её. Ты вытягивался с балкона наружу, хватая руками воздух и рискуя сигануть на клумбу, усаженную махровыми бархатцами. Как я ненавидел эти казавшиеся мне убогими в своей пошлости цветы, которыми бездумно был усажен наш провинциальный город, до тех пор, пока не узнал, что тебе они нравятся, точнее, не они, а их горьковатый пряный аромат.

Мы были вместе каждый день и ни разу не поругались, ни разу не поспорили, ни на час не устали друг от друга. Сейчас это кажется невозможным, как волнующая бесконечная песня, как непроходящее утро, обещающее вечное счастье солнечного дня.

Говоришь, что там у тебя всё удачно? Она красивая и, конечно, блондинка? Знаю, что ты, как истинный джентльмен, предпочитаешь именно их. Кстати, я теперь тёмненький, и волосы у меня начали редеть, так что я стригусь почти под ноль. Страшно? Конечно, я изменился, но уже через сутки я буду обнимать тебя так же, как и тогда. Я надеюсь на это. Билеты уже у меня на руках, а визу мне ещё не открыли. Тянут по непонятной причине. Сегодня у меня последний шанс. Я стою в огромной очереди в посольство. Лучи недавно проснувшегося солнца ещё не спасают меня от предрассветной прохлады. Несмотря на то, что я пришёл сюда в шесть утра, я оказался девятым. Я пью энергетик из пол-литровой алюминиевой банки, чтобы не заснуть стоя.

Всю ночь я отмечал своё расставание с этим городом, с этой страной. Парни, с которыми я гулял, наделали кучу отличных фотографий. На одной из них я, уходящий вдаль по мосту, как бы на прощание разворачиваюсь к ним лицом и машу ладонью. Я сказал, что хочу сделать много таких фоток и раздарить их на память всем любимым мною людям, остающимся здесь. Кто-то пошутил, сказав, что тогда проще будет арендовать баннер на главном проспекте. И ты знаешь, он прав. В этом городе нереально не любить, и ещё более нереально этой любви оставаться платонической.

Меня тут на днях, как в старые добрые времена, остановил мент, и на этот раз номером телефончика я не отделался. Пришлось мне отработать отсутствие у меня с собой паспорта, который уже месяц с лишним лежит за стенами этого неприступного здания, возле которого я стою. Я думал, что такое только в немецком кино бывает! Надо было видеть его похотливую ухмылку, когда он, заведя меня в свою потайную каморку на станции метро и выискивая в моём рюкзаке что-нибудь запрещённое (чего по странному стечению обстоятельств со мной не оказалось), обнаружил там говорящий сам за себя набор предметов, состоящий из презервативов, смазки, клизмы и последнего номера единственного в России журнала без голых женщин. В общем, чудно время провели!

Этот распутный ветреный балтийский воздух заражает людей, заставляя их ударяться во все тяжкие. А как же иначе, когда с одной стороны на тебя наскакивают кони с железными яйцами, а с другой точёные атлетические боги, задрав кверху рельефные руки, грациозно изогнувшись, подставляют к твоему лицу свои каменные бёдра как будто в застывшем ожидании оральных ласк.

С одной стороны, мне жалко уезжать отсюда, а с другой, я так всем этим пресытился! Вся эта подпольная разнузданность, неофициальная вседозволенность, плотская распущенность лишь бередит во мне тоску по настоящей свободе духа. Несмотря на лёгкое либеральное недомогание нашего общества, на меня здесь ещё долго будет находиться пара-тройка параграфов из морального и уголовного кодексов.

Гляжу я на эту колонну людей, уходящую вдаль по грязной улице, на эти разлагающиеся трещинами штукатурки фасады некогда величественных домов, слушаю истеричные крики и глупую брань в очереди, и меня так и подбивает закричать: "Прощай, немытая Россия!" - только вот боюсь сглазить... А ещё почему-то у меня всплывает откуда-то из недр подсознания: "Он едет прочь, чтобы в заморской мути искать разврат, под стать своей порочной сути". При встрече напомни мне, пожалуйста, откуда эта цитата.

Спасибо тебе. Мне было неудобно просить у тебя помощи, но я попал в переплёт. В какой-то момент я перестал понимать, что со мной происходит, перестал понимать сам себя. Спасибо тебе за возможность вырваться отсюда, спасибо за моё спасение.

Знаешь, я только сейчас заметил... Странное дело, я совершенно не чувствую лет, прожитых без тебя. Мне кажется, что всё только начинается.

Ну вот, наконец, подходит и моя очередь. Ну... к черту! В смысле, с богом!

страницы [1] . . . [3] [4] [5] [6] [7] [8]

Этот гей рассказ находится в категориях:
Любовь и романтика, Молодые парни

Вверх страницы >>>
В начало раздела >>>
Прислать свой рассказ >>>